К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Мне уже доводилось видеть множество репродукций этого образа Генриха VIII, висевших в бесчисленных официальных учреждениях и частных домах, но оригинал обладал жизненностью и мощью, которую не смогли воспроизвести копировщики. Жесткие, широко раскрытые, злые голубые глазки его величества господствовали над картиной с ее мрачным фоном. Возможно, именно такова и была цель этой фрески — чтобы люди, ожидающие здесь встречи с королем, уже заранее могли ощутить, что он наблюдает за ними и оценивает их.

Николас, изумленно разинув рот, уставился на картину и прошептал:

— Ну и ну! Как живой!

Потом вошел другой стражник — он что-то сказал первому. Нас грубо схватили за руки и повели через вторую, а потом через третью комнату, и в конце концов мы оказались в коридоре, который я узнал: здесь был зал Тайного совета. Мы подошли к двери, и стоящий перед нею охранник сказал:

— Оставьте только горбуна. Молодого велено отвести куда-нибудь, пока не выяснится, нужно ли вообще его допрашивать.

— Ну-ка ты, ты, пошли! — Стражник потянул Николаса за локоть, уводя его прочь.

— Мужайтесь, мастер Шардлейк! — успел крикнуть мне юноша.

Потом оставшийся на посту охранник постучал в дверь, и знакомый резкий голос произнес:

— Заходите.

Меня ввели внутрь. Стражник ушел и закрыл у меня за спиной дверь. В зале сидел лишь один человек: он занял кресло в середине стола рядом с канделябром. Этот человек посмотрел на меня суровыми, глубоко посаженными глазами на плоском лице над раздвоенной бородой. Уильям Пейджет, личный секретарь короля, собственной персоной.

— Мастер Шардлейк, — устало вздохнул он и покачал головой, — сколько хлопот вы мне доставляете именно сейчас, когда и без того полно других дел…

Я посмотрел на него и тихо проговорил:

— Значит, за всем этим стоите вы.

Мой голос звучал сипло и глухо, а лицо у меня еще сильнее распухло от удара локтем.

Уильям Пейджет остался по-прежнему бесстрастным и лишь уточнил:

— За всем — это за чем же именно?

Безрассудно, уже без всякой почтительности, я ответил:

— За убийством тех анабаптистов. За кражей… рукописи. За слежкой, которую установили за мной в последний год, — уж не знаю, с какой целью. Да и не все ли теперь равно…

Я жадно глотнул воздуха, и мой голос прервался, когда у меня перед глазами снова возникла страшная картина: вот истекающего кровью Барака бросают в мусорную кучу.

Королевский секретарь пристально посмотрел на меня. У него был дар сидеть неподвижно, сосредоточенно, как кошка, следящая за своей жертвой.

— За убийством? — переспросил он тоном одновременно предостерегающим и осуждающим. — Те люди были еретиками, а также изменниками, которые с радостью лишили бы жизни меня, или короля, или вас, если уж на то пошло, чтобы продвинуть свои дикие, извращенные идеи. Их смерть была легче, чем они того заслуживали: негодяев следовало сжечь на костре. Впрочем, они были глупы. Когда шпионы, работающие среди радикалов, предупредили меня о гнезде анабаптистов в Лондоне, моему человеку, Кёрди, не составило труда внедриться к ним. Теперь среди заговорщиков оказался мой верный слуга, которого убили, — вот это действительно было убийство . — Пейджет хмуро сдвинул свои густые брови.

— Его закололи в стычке.

— Да. Один из людей Ричарда Рича. — Сэр Уильям презрительно махнул рукой. — Я знаю, Рич охотился за тем, что перед сожжением написала Энн Аскью. Полагаю, сейчас рукопись уже у Джона Бойла. — Впервые он рассмеялся, сверкнув на удивление белоснежными зубами на фоне грубой русой бороды. — Она в любой момент может вернуться в виде книги, чтобы стать кошмаром сэра Ричарда.

— Это вы подкупили слугу Рича, — сказал я.

Пейджет чуть пошевелился, устраиваясь в кресле поудобнее.

— Я слежу за теми, кто служит высоким лицам королевства, и иногда нахожу среди них энергичных людей, которых можно уговорить работать на меня и получать двойной доход. Хотя организовать слежку за вами, Шардлейк, — это была та еще морока, пустая трата талантов Стайса, так я долгое время думал. Там и обнаружить-то ничего не удавалось. До тех пор, пока, — королевский секретарь склонился над столом, нахмурившись, и его тон стал угрожающим, — пока не настал июль. — Он помолчал, а потом проговорил медленно, взвешивая каждое слово: — Вы только что упомянули про некую рукопись. Что вы имели в виду?

Я ничего не ответил. Это было досадной оплошностью с моей стороны, нужно было следить за собой. Я ждал, что Пейджет продолжит расспросы, но он только цинично улыбался.