Тимур Максютов - Атака мертвецов

Чудовищный взрыв разрывает корпус японского флагмана пополам; но за мгновение до этого залп корабельной артиллерии накрывает наконец «Портартурца».

Когда опадает кипящая вода и рассеивается дым, на волнующейся поверхности Жёлтого моря не остаётся от крохотной подлодки и обломка…

– Господа, извольте обнажить головы в честь героически погибших мичманов Николая Ярилова и Серафима Купчинова!

Грохочут залпы прощальных салютов; по всей империи приспущены флаги. Адмиральский катер стопорит ход на месте гибели и оставляет на воде два… нет, три венка: ещё ведь безымянный моторист.

На берегу вытирает скупые слёзы тётя Шура, надевшая траур; рыдает взахлёб Ульяна:

– Касатик, на кого ты нас покинул!

Прекрасная блондинка промокает кружевным платочком серые лучистые глаза. Про неё шепчут: «Это знаменитая Ольга Дорф-Форт, безнадёжно влюблённая в Ярилова».

Отец Купчинова рвёт на груди бархатный жилет:

– Эх! Не ценил я тебя, Серафим! Порол на конюшне, денег не давал. Зря!

Поражённые героизмом юных русских офицеров японцы немедленно сдались и прислали на траурную церемонию делегацию адмиралов и генералов; они, рыдая от осознания вины в гибели двух петербуржцев, вручают родственникам два ордена Хризантемы, каждый с чайное блюдце, и совершают массовый обряд сэппуку, вываливая сизые внутренности на причал…

Но что это! Кто эти двое, бредущие по песку? Головы их обвязаны бурыми от крови бинтами; мундиры обгорели и свисают лохмотьями.

Это мичманы Ярилов и Купчинов, красивые и стройные! Они чудом спаслись и смогли доплыть до берега, превозмогая боль многочисленных ран и грозную морскую стихию.

– Ваше превосходительство! Ваше приказание исполнено, вражеский флот во главе с флагманом уничтожен.

Занавес».

– Здоровско.

Купец, волнуясь, разломал в трясущихся пальцах папиросу и достал другую.

– Мне аж не по себе, когда про папашу. Прямо дрожь взяла, так жалко себя стало. А ты выкрутился! Ишь ты, «занавес». А что за красотка Фортдорф?

– Да неважно. Художественный образ.

– Ну-ну, образ. Эх, здорово было бы, Ярило, если так, да? И Отечеству победа, и мы – героями. Ловко ты придумал с подводной лодкой.

– Так не я. Лодку вправду Налётов строит, в «Ниве» писали.

– Всё равно. Одним махом – и все их броненосцы на дно!

– Согласен.

На следующий день вышли газеты: 28 июля 1904 года Тихоокеанская эскадра пыталась прорваться во Владивосток и приняла бой в Жёлтом море. Всё закончилось плохо: наши, не добившись результата, повернули назад, в Порт-Артур. Несколько кораблей разбрелись по нейтральным портам и там интернировались до конца войны.

Позднее мы узнали: нашим морякам не хватило совсем немного, крохотного усилия, чтобы переломить ход сражения и, быть может, всей войны: эскадренные броненосцы «Микаса» и «Асахи» были сильно повреждены и лишились возможности стрелять главным калибром, остальные корабли также получили чувствительные удары; у японцев практически закончились снаряды, и адмирал Того собирался отдать приказ о прекращении сражения.

Но в этот переломный миг был убит осколком контр-адмирал Витгефт. Он с самого начала не верил в успех прорыва и отказался уходить в боевую рубку, под защиту брони. Сказал:

– Всё равно где помирать.

Эскадру повёл командир флагманского корабля «Цесаревич», но вскоре был тяжело ранен. Началась неразбериха, броненосцы сбились в кучу, крейсера разбежались кто куда.

Нам не хватило совсем чуть-чуть. Но на войне «чуть-чуть» – это безумно много.

Август 1904 г., окрестности Петербурга

Лето было особенным.

Детство кончилось, унеслось, как пушинки созревшего одуванчика – навсегда и безвозвратно.

Для ровесников игру в рюхи заменили футбол, танцы и участие в добровольной пожарной дружине; Купца туда взяли за силу и рост, многие думали, что он уже студент, – выглядел Сера значительно старше своих семнадцати. Я избегал общества, но если раньше мне были просто скучны развлечения дачной молодёжи, то теперь палка и очки стали вдруг поводом для стеснения; однако друг Серафим боролся с этим и постоянно привлекал меня в компанию. Я старался выглядеть независимо, инстинктивно копируя брата Андрея: изображал циника и философа, далёкого от суеты – но в душе страдал от своей неполноценности и тайно мечтал о внимании девиц и уважении ровесников. Последнее легко достигалось, как только разговор заходил о войне: я наизусть сыпал номерами полков, фамилиями командиров и боевыми характеристиками кораблей; знал назубок военные карты и мог объяснить любой манёвр что наших, что вражеских войск.