Семен Лопухов: Атака мертвецов

Стоял январь 1915 года. Уже второй раз Кайзер Вильгельм II выслушивал доводы своих военачальников по поводу кампании грядущего года.

Начальник генерального штаба Кайзера с самого начала своего пребывания на новой должности вообще не был сторонником массированного наступления на восточном фронте. Эрих фон Фанкенхайн считал, что англичане ещё не в состоянии развернуть свои сухопутные силы, а французы испытывают нехватку вооружения, почему и следует добиваться победы на западе. Однако большинство влиятельных немецких генералов, а в их числе уже ставший национальным героем фон Гинденбург и канцлер Германии Бетман- Гольвег убедили Императора в необходимости наступления на востоке.

С начала войны «польский мешок» давал России ряд стратегических преимуществ, да и сейчас, при уделении большего внимания Западному фронту выступ создавал угрозу вторжения русских в Венгрию и Пруссию. Но по замыслу немецкого командования именно «польский мешок», а точнее его срез и окружение обороняющих его войск должен был привести Россию если не к поражению в войне, то к окончательному переходу и глубокой обороне.

Фон Фалькенхайн, будучи вынужденным разрабатывать план среза «польского балкона» в тот день доказывал правоту своего почти подготовленного варианта наступления. Массированный удар должен был прорвать фронт на севере русской Польши, после чего генерал Гальвиц форсировал Нарев и приступил к замыканию «клещей» с севера. Генерал Гальвиц уже получил резервы и тяжелую артиллерию для прорыва и, по расчетам фон Фалькенхайна, должен был смять русских в кратчайшие сроки и выйти им тыл на Средней Висле.

Казалось бы, лучше не придумаешь, но в тот день главнокомандующий на Восточном фронте Пауль фон Гинденбург и его начальник штаба Людендорф упорно отстаивали свою довольно авантюрную по замыслу и более результативную в итоге версию кампании и всё больше склоняли Кайзера на свою сторону. По плануГинденбурга главный удар должен был наноситься через Гродно на Минск, не оставляя армиям русского Северо — Западного фронта ни малейшей возможности вырваться из–за замкнувшихся у них за спиной «клещей».

Фалькенхайн в очередной раз возразил:

— Генерал, для операции таких масштабов нужно вдвое больше сил, взять которые негде, ведь наши части должны находиться и на французском фронте, а у русских не так мало солдат, чтобы ваш прорыв не мог захлебнуться.

На лице Людендорфа промелькнула самодовольная улыбка:

— В Восточной Пруссии русских было раза в четыре больше, чем нас, а Танненберг подтвердил полную недееспособность русского командования к ведению войны в современных условиях. Теперь русские в явном меньшинстве, и нужно быть отъявленным пессимистом, чтобы сомневаться в прорыве к Минску.

Кайзер всё больше склонялся на сторону Гинденбурга; герои Танненберга имели полное право пренебрежительно отзываться о русском командовании, да и сама мысль о том, что вражеские полководцы слабы умом, поднимала Вильгельму настроение.

Сдающий позиции Фалькенхайн принял последнюю попытку взять верх:

— Гинденбург, Вы рискуете проиграть кампанию. Наступательный порыв 9‑й армии может сто раз иссякнуть ещё до того, как она подойдет к Минску, к тому же первый удар Вы планируете нанести по крепости Осовец, которая выдержала все удары ещё в прошлом году!

— Тогда крепость не имела столь большого стратегического значения, и нами почти не применялась тяжелая артиллерия, а если поставить Осовец в тоже положение, в котором оказались взятые нами французские и бельгийские крепости, то он едва ли продержится неделю.

Гинденбург был не совсем точен, вспоминая прошлогодний штурм Осовца. Крепость обстреливали 60 орудий 203‑миллиметрового калибра, но даже этого было мало, по сравнению с тем, что готовил для Осовца генерал.

Наконец, убежденный главнокомандующим фронта, император прекратил дискуссию, решающую ход кампании:

— Хорошо, Гинденбург, готовьте прорыв к Минску, фон Макензен получит тяжелую артиллерию для штурма этой крепости под Гродно и резервы для прорыва.

— Но, Ваше Величество, это авантюра! — возмутился начальник генштаба.

— Да полно Вам, Фалькенхайн, если бы искусство войны было искусством избегать риска, то слава была бы уделом посредственных людей; блестяще процитировал Наполеона Вильгельм II, чем несказанно обрадовал руководителя Восточного фронта и начальника его штаба.