Антон Чиж - Бой бабочек

Лопнуть не лопнул, а исполнять пришлось. Стоя во дворе, он посматривал, как Лебедев расставил лампы у тела. Когда криминалист откинул юбки, обнажив белесые ноги в чулках, Левицкий не выдержал, отвернулся. Что за охота в мертвых телах копаться. Тем более в дамах. Пристав невольно проникся жалостью к своему помощнику: Турчановичу досталось. Штабс-капитан стоял спиной к телу и не шевелился. Он раскрыл папку и записывал то, что ему диктовал Лебедев.

Закончив наружный осмотр, Аполлон Григорьевич разрезал огромными ножницами части одежды, которые ему мешали. После чего Турчанович услышал хруст, как будто ломали сучья. Что происходило у него за спиной, штабс-капитан предпочитал не знать. Он хоть и был человек военный, но одно дело – встретить смерть на поле боя. А другое – вот так копаться и кромсать. Турчанович ощутил в горле комок. И только старательно записывал, что ему диктовали. Не вдумываясь в значение слов. Ничего хорошего эти слова не обещали.

– Как это примитивно и предсказуемо, коллега, – сказал Лебедев, зашивая грубой ниткой разрез.

Турчанович не стал интересоваться, что такого примитивного нашел криминалист. От звуков и запаха ему стало дурно. Штабс-капитан держался из последних сил. Спасение пришло нежданно. Пристав подошел к подвалу и крикнул, что телефонировал господин Ванзаров. Просит срочно прибыть господина Лебедева в гостиницу «Пале-Рояль». Новость была принята с полным спокойствием.

– Ну конечно, чего еще ждать в этот чудесный августовский день! – приговаривал Лебедев, снимая кожаный фартук и складывая инструменты в саквояж. – Наверняка еще одну мертвую красотку выискал… Уж лучше б в Грецию отправился…

С этим Левицкий был полностью согласен: в полиции как-то спокойнее, когда Ванзаров в отпуске. Он с облегчением подумал, что новый труп достанется не ему. Гостиница, из которой телефонировал Ванзаров, принадлежала 1-му участку Московской части. Вот пусть теперь и попляшут, бедолаги.

Номер был довольно обширным. Для одинокого проживания хватило бы и меньшего. Мебель немного поношенная, но все еще крепкая. На окнах, выходивших на Пушкинскую улицу, массивные шторы по моде семидесятых годов. В гостиной стояло два основательных кресла, круглый стол, покрытый скатертью, этажерка, плотно заставленная томами, и довольно обширный диван. Пол покрыт персидским ковром. Время и постояльцы оставили на нем пятна, дыры и обгорелый ворс. Давно пора было его сменить. Но владельцы гостиницы экономили средства. Или ждали момента, когда русская армия войдет в Персию и пришлет трофейный. Теперь ковру предстояло отправиться в разделку на коврики, какие кидали в снег и грязь по непогоде перед входом. Никто не согласится въехать в номер, где посреди ковра растеклась лужа крови.

Лужа образовалась густая и обширная. У самого края плавала голова, из-под которой натекло. Тело лежало кособоко, будто неудачно поскользнулось и не смогло встать. Руки закинуты назад, колени согнуты. Замершая фигура казалась растопыренной мошкой. Около затылка плавал бумажный обрывок с цветастой бабочкой. Бумага была плотная, плавала на загустевшей крови.

Присев у тела, Лебедев приподнял голову.

– Стоило меня дергать ради такого, – сказал он, возвращая голову ковру.

Недовольство Аполлона Григорьевича было понятно: убийство не вызвало сомнений. На виске жертвы образовалась глубокая рана с засохшей кровью. Удар был нанесен тяжелым предметом. Предмет этот валялся под ногами убитого – на навершии медного пестика запеклись следы крови. Орудие убийства было взято из медной ступки с крошками табака. Ступку постоялец держал на столе.

– Чего от меня ждете?

Ванзаров позволил себе окинуть взглядом номер.

Постоянному жильцу разрешили «портить стены», и он повсюду развесил цветные гравюры бабочек. Бабочки были его страстью. На этажерке собрана отличная коллекции альбомов с рисунками бабочек, изданных в Лондоне, Париже и даже Нью-Йорке. Стоило это увлечение недешево. Судя по затертым уголкам, любитель бабочек частенько просматривал альбомы.

– Вам не кажется это странным?

Криминалист встречал куда более странные убийства. Не Ванзарову задавать такой глупейший вопрос. О чем ему было высказано со всей прямотой.

– Аполлон Григорьевич, вы сердитесь, но смените гнев Зевса на милость…

Как ни хотел, но долго злиться на своего друга Лебедев не умел. Много раз пробовал. Ничего не получается. Была в Ванзарове подкупающая искренность. Противостоять ей было почти невозможно.