Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

– Вот как, значит? – зарычал поручик Лешек Будила, вновь доставая пистолет из-за пояса. – Значит, мы здесь сдохнем, а этот испанский дублон будем москалям дворцы и крепости строить? Повесить его на первой сосне, да и дело с концом!

Сообразив, что поляки настроены весьма решительно и судьба его висит на волоске, испанец пришел в полное расстройство чувств и рухнул на землю под ноги кровожадному поручику.

– А мне панталоны его, пан поручик? – вожделенно глядя на лежащего без сознания испанца, завопил один из разбойников. – Уж больно давно я не носил настоящих французских панталон!

– Заткнись, Колек, – оборвал его ротмистр, – ты их никогда не носил! А повесить – дело нехитрое. Берем с собой в ставку. На месте разберемся, что с ним делать.

Два поляка перекинули бесчувственное тело дона Алонсо через одного из захваченных меринов, и весь отряд стремительно растворился в ночной мгле.

Как только шум от копыт лошадей стих окончательно, на поляну вышел расстроенный ямщик. Подобрав с земли свой треух, он осмотрел разоренный лагерь. Из всего имущества остались только старые розвальни, почему-то не заинтересовавшие грабителей, остальное пропало. Разбойники не побрезговали даже котелком с недоваренной кашей.

– Ну, шепелявые, – погрозил кулаком вслед полякам раздосадованный мужик, – даст бог, еще встретимся!

Отряд ротмистра Голеневского на рысях приближался к лесной заимке, служившей полякам местом временного пристанища. Каждый воин предвкушал сытную еду и спокойный сон, но, подъезжая к заимке, души разбойников преисполнились тревожного чувства близкой опасности. И тревоги эти не были безосновательны. Во-первых, их не встретила охрана, обязанная это делать без каких-либо оговорок, а во-вторых, в маленьком окошке старой заимки горел свет, чего нельзя было делать решительным образом до тех пор, пока отряд промышлял вдали от своей ставки.

Обоих охранников разбойники нашли лежащими без сознания под старой сосной недалеко от входа в избу. Придя в себя, они ничего не смогли объяснить, кроме того, что были оглушены сзади кем-то, кого они не видели и не слышали. Пришлось действовать по обстоятельствам. Отряд осторожно окружил дом, приготовившись к штурму, когда из-за двери донесся знакомый голос, ехидно произнесший:

– Ротмистр, не валяйте дурака. Заходите в дом, я один.

Голеневский, только что готовый было ворваться через закрытую дверь внутрь заимки, возмущенно крякнул, досадливо плюнул себе под ноги и дал отмашку своим людям опустить мушкеты. После чего, убрав за пояс жуткий буздыган, зашел в дом в сопровождении поручика Будилы и двух пахоликов, тащивших на руках дона Алонсо с мешком на голове.

В комнате на лавке у стола лицом к двери сидел Петр Аркудий и медленно сматывал с руки льняные полоски материи, насквозь пропитанные слипшейся и засохшей кровью. Смерив вошедших холодным взглядом, он тут же вернулся к своему занятию, коротко спросив:

– Пан Голеневский, не поможете?

Ротмистр одним движением сбросил на руки Будилы тяжелую кавказскую бурку, отстегнул и передал ему пояс с оружием и шабельтасом [243] Поясная сумка. , после чего подошел к Аркудию и одним рывком содрал с его руки остаток одеревеневшего и прилипшего бинта.

– Ай! – воскликнул Аркудий и зашипел, как рассерженный кот.

Из раскрытой раны сразу потекла струйка свежей ярко-алой крови. Голеневский осмотрел руку иезуита.

– Чем это вас? – спросил удивленно.

– Не поверите, циркулем!

– Были на ученом диспуте, святой отец?

– Почти!

Ротмистр взмахом руки подозвал одного из пахоликов и молча снял с него бандольер с деревянными лядунками, в шутку называемыми двенадцатью апостолами [244] Перевязь с 12 деревянными лядунками с пороховыми зарядами, сумочкой для пуль, кремней и пыжей. .

– Водки нет, – предупредил он Аркудия, – придется так терпеть!

– Я не краковская паненка, – нахмурился иезуит.

Голеневский криво ухмыльнулся, открыл лядунку и щедро высыпал на рану изрядную порцию пороха, тут же подпалив его колесцовым замком незаряженного пистолета. Последовала яркая вспышка, и комната наполнилась запахом паленой кожи и горелого пороха. Аркудий завыл, стиснув зубы, в уголках губ запузырилась пена, а из глаз его брызнули крупные слезы.

– Готово! – заявил Голеневский, оборачиваясь к подчиненным. – Теперь бинты, желательно чистые.

Поскольку последняя фраза адресовалась поручику Будиле, то ему и пришлось озаботиться непростым вопросом, который он после недолгих раздумий с блеском решил. Подойдя к забившемуся в угол дону Алонсо, он довольно жестко раздел его до исподнего и вернулся обратно, разрывая на лоскуты тонкую батистовую сорочку архитектора.