Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

Рядом с костром стояли ямщицкие розвальни и всхрапывали привязанные к оглоблям два пегих мерина, таких же лохматых, как и их хозяин. В котелке булькало ароматное варево из «зеленой» каши [234] Каша из ржаного зерна в его восковой или даже молочно-восковой стадии спелости. с костным мозгом и домашним сыром. На кошме, расстеленной прямо на траве, горкой лежали крупные ломти ржаного кислого хлеба, белые с розовыми прожилками головки чеснока, большие, величиной с кулак, желтые луковицы и пучки разнообразной зелени. Невзирая на окружающую тишину и безмятежную обстановку перед ночной трапезой, лохматый мужик все время прислушивался к окружавшему лесу, точно чувствовал, что где-то там в черной мгле пряталась смертельная опасность и пока просто наблюдала.

– Зря ночью поехали. Надо было утра ждать! – просипел он простуженно и неодобрительно поглядел на иностранца. – Ввел ты меня в искушение, басурманин!

Дремавший иностранец открыл глаза и удивленно уставился на ямщика.

– Qué? Por favor, no comprendo nada! [235] Что? Пожалуйста, я ничего не понимаю! (испан.)

– Надо… – передразнил ямщик, – тебе надо, а тут балуют по ночам!

Словно в подтверждение его слов, где-то далеко за деревьями раздался лихой разбойничий посвист, но страшнее было то, что точно такой же в ответ прозвучал уже совсем рядом. Не на шутку перепуганный мужик вскочил с места, схватил стоявшее рядом ведро с водой и поспешно залил костер. Сноп искр и облако пара взметнулись в небо, но не успели угли потухнуть, как на поляну с гиканьем и дикими криками выскочило несколько человек, внешность которых не давала сомнений, каким трудом эти люди зарабатывали себе на хлеб.

Обладавший большим жизненным опытом и хорошей смекалкой лохматый ямщик, в сердцах ударив треухом об землю, одним прыжком перемахнул собственный возок и исчез в ближайших кустах так тихо, словно и не существовал никогда, а сильно вдруг оробевший иностранец все сидел у скворчащих остатков костра, прижимая к груди большой желтый саквояж из толстой бычьей кожи. Один из разбойников подскочил к нему и выстрелил из пистолета у левого уха. Яркая вспышка ослепила, гром от выстрела оглушил, а пороховые газы обожгли щеку и мочку уха несчастного.

– Caray! [236] Черт побери! (дерьмо) (испан.) – завопил он, падая на землю, но не выпуская чемодана из рук.

Подошел еще один разбойник в польском кунтуше с офицерским горжетом на груди и направил взведенный пистолет в лоб пленника.

– Co jest w torbie? [237] Что в сумке? (польск.)

– Nie zabijaj mnie! [238] Не убивайте меня! (польск.) – в ужасе закричал иностранец на плохом польском языке и добавил по-испански: – Soy un súbdito del rey español! [239] Я подданный испанского короля! (испан.)

Поручик Будила пожал плечами и произнес с холодным безразличием:

– Mam to w dupie! [240] Мне наплевать! (мне до задницы) (польск.)

– Погоди, Лешек! – остановил его руку одноглазый ротмистр, незаметно подошедший сзади. – Кажется, пан говорит по-польски? Кто вы такой, сударь?

– Меня зовут Алонсо Чурригера [241] Семья архитекторов, именем которых назван вычурный архитектурный стиль чурригереско. , – с трудом подбирая польские слова, ответил испуганный испанец, с мольбою и надеждой глядя на вступившегося за него вояку. – Я архитектор, ученик великого Хуана Баутисты де Эрреры [242] Испанский архитектор, создатель «неукрашенного» стиля ренессансного зодчества. !

– Были в Речи Посполитой? Откуда знаете язык?

– Да, – охотно отозвался испанец, – у краковского епископа Петра Тылицкого пять лет назад делал алтарь в соборе Святых Станислава и Вацлава.

– Вот как? – воскликнул ротмистр и мечтательно повторил за испанцем: – Краков! – После чего недоуменно развел руками и сердито спросил:

– Какой же дьявол забросил вас сюда?

Испанец помялся и, смущаясь, сообщил, что с недавних пор в Европе поговаривают о Московии как очень интересной стране для людей, жаждущих богатства и положения в обществе! Скоро на ее границах, говорил он, будет настоящее столпотворение. Тут главное не упустить свой шанс и постараться быть первым!

Трудно сказать, насколько верно дону Алонсо удалось передать мысли собеседникам на чужом, малознакомом ему языке. Однако главное поляки поняли и пришли в возбужденное состояние, но отнюдь не такое, на которое рассчитывал незадачливый архитектор, совершенно незнакомый с дипломатическими тонкостями взаимоотношений между народами той части Европы, в которую его занесли корысть и тщеславие.