Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

– Возьмешь перчатку, – сказал он тихо, – в Устюге пойдешь на воеводский двор и постараешься выяснить, принадлежит ли эта перчатка воеводе. Если да, то где он был минувшей ночью, где находится сейчас? Нет ли у Стромилова раны на руке, и если есть, то как и когда он ее получил. Сделай это осторожно, не привлекая лишнего внимания, и постарайся не наломать дров.

В ответ на последние слова наставника Маврикий изобразил на лице укор и ангельское смирение, которые, впрочем, нисколько не тронули душу Феоны. Он строго посмотрел на ученика и продолжил, погрозив ему пальцем:

– Не кривляйся. Слушай внимательно! Лучше всего говорить с дворней, они, как правило, злоречивы и все про всех знают. Запомни главное, чем мельче чин, тем он болтливее. Если спросят вдруг, откуда перчатка, скажешь, нашел по дороге.

Феона задумался, вспоминая что-то из того, что должен был сказать послушнику, но в конце концов махнул рукой, перекрестил его размашисто, развернул за плечи лицом к обозу и слегка подтолкнул сзади.

– Поезжай с богом, а то отец эконом от нетерпения уже солому у коновязи жует! Завтра с утра жду с новостями.

Прибыв в Устюг, на Владычном дворе Маврикий пробыл недолго. Поскольку большой надобности в нем у отца эконома на тот момент не случилось, то, помыкавшись без дела до трапезы, молодой послушник прямо от стола, получив разрешение эконома, поспешил к дому воеводы Стромилова, находившемуся в шагах пятидесяти от надворья владыки.

Впрочем, у ворот воеводской усадьбы монастырского послушника ждало глубокое разочарование. Во двор его не пустил привратник с печальными глазами медведя-шатуна. Этот же привратник наотрез отказался беседовать с ним по вопросам, не имеющим прямого отношения к лечению килы [245] Грыжа. и народным приметам оздоровительного направления.

Болезный страж не прочь был потолковать с молодым монашком о златянице [246] Желтуха. , камчюге [247] Артриты. и вдушье [248] Астма. . Живо интересовала его также сухотка [249] Чахотка. и трясця [250] Малярия. с кровавой утробой [251] Дизентерия. , но любые вопросы, касающиеся жизни хозяев доверенного ему в охранение поместья, вызывали приступ свирепой подозрительности, видимо, как-то связанной с отвратительным состоянием здоровья этого угрюмого человека. Впрочем, в конечном счете, проникшись определенным доверием к своему новому знакомцу, привратник даже показал Маврикию редкий «камень безоар», который, по его уверениям, незаменим был при любых, даже самых сильных поносах. Кое-что соображающий в аптекарском деле юноша слышал, что данное средство извлекали из кишечников животных, поэтому особого восторга от его созерцания не испытал. После этого разговор с привратником как-то совсем уж не заладился.

Не добившись успеха с направления главных ворот, Маврикий решил попробовать зайти с задней калитки, со стороны хлева [252] Загон для скота. , амбаров и других хозяйственных построек, и здесь его ждало нечаянное везение в лице скотника Софрона, тайком пробиравшегося в усадьбу после посещения государева кабака на соседней улице.

Наряжен скотник был в какое-то невообразимое рубище, предназначение которого едва угадывалось даже в том, что в прошлом, видимо, называлось штанами. Остальное было еще хуже и загадочнее. Произошло это с Софроном по той простой причине, что, пропившись вдрызг, ему пришлось заложить целовальнику [253] Здесь: продавец в питейном заведении. в кабаке свою нехитрую одежонку, а взамен получить нищенские обноски и шкалик [254] Маленькая чарка объемом в 0,06 л. водки «на посошок» [255] На Руси гостю вручали посох и ставили на него рюмку. Если гость проливал вино, ронял стопку, не доносил до рта, то его полагалось оставить ночевать в гостях. .

Не сильно опечаленный этим обстоятельством Софрон побрел к дому, имея весьма смутные представления о месте его нахождения. Скорее всего, проторенная дорога сама помогла бы страдальцу, но, сомлев в пути, изнеможденный скотник упал в овраг, не дойдя всего десятка шагов до вожделенной калитки. Здесь на него нечаянно и наступил неловкий Маврикий, искавший возможности исполнить задание отца Феоны.

Получив «тупорылым» монастырским сапогом по мягкому месту, испуганный Софрон заорал во все горло, чем немало напугал самого Маврикия, но зато в скором времени, придя в себя и сообразив, что его не собирались на этот раз ни грабить, ни бить по-настоящему, Софрон преисполнился таким глубоким чувством доверия и любви к нашедшему его послушнику, что тут же, не сходя с места, рассказал ему все, что знал о Стромилове и его семье.