Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

Николаю не давали покоя загадочные слова Юровского об офицере, который может прийти.

– Он же не просто так сказал!.. В его намёке – глубокий смысл просматривается, – сказал он убеждённо. – Юровский дал знать, что нам нужно ждать… наверное… боюсь даже допускать мысль! Освобождения? Бегства?

Александра оглядела комнату, детей, читающих вслух Салтыкова-Щедрина. Книгу в руках держала Анастасия и читала с таким комическим «выражением», что сёстры покатывались со смеху. Алексей молча сидел в стороне за столом и пытался писать письмо своему учителю русского языка Пётру Васильевичу. Но делать это ему не хотелось и он время от времени зевал так громко, что вздрагивали собаки и просыпался в углу клюющий носом доктор Боткин. Заглянула Демидова:

– Причёсываться, ваше величество? Прикажете?

– Сейчас, Нюточка моя дорогая, потошди немношечко, пожалюста…

Анна Стефановна пришла с деревянным гребнем, металлической щёткой для волос и со своей подушкой, в которой была упрятана часть драгоценностей.

– Ты чего это с подушкой? – спросил лениво Алексей.

– Так, Алексей Николаевич… – ответила она. – Не знаю, что вдруг на меня нашло. Боязно выпускать из рук. Что-то произойдёт: сердце ёкает. Боюсь чего-то.

– Пока мы живы, нельзя бояться, – назидательно сказал Алексей, – И вообще нельзя бояться! Никогда!

– Ну, вам-то проще, – сказала Демидова. – Вы все-таки мужчины, защитники.

И она стала слушать Анастасию. Демидова не разобралась, о чем речь в тексте, но с удовольствием сначала тихонько посмеивалась, когда смеялись девочки, а потом хохотала за компанию.

– Так что же ты всё-таки думаешь о намёках Юровского? Насчёт «une officier»? – шёпотом спросил Николай, нежно поглаживая руку жены, отметив одновременно, что пальцы у неё слегка опухшие. Значит, снова сердце беспокоит.

– Юровский… – сказала Александра, – Юровский мне с самого начала показался весьма приличным и порядочным человеком. Я тоже думаю, он хотел нам дать какой-то знак надежды. Он, безо всякого сомнения, вместе с Яковлевым.

– Без сомнения?..

– Без сомнения, – подтвердила Александра. – Кто ещё мог прислать сюда комиссарку? Она изображала монахиню – зачем? Пришла разведать.

– Неужели?! Я её не заметил, – сказал Николай с чувством радости, близким к отчаянию. – Боюсь даже думать… не спугнуть бы судьбу!.. А что твоя интуиция?

Она несколько раз кивнула:

– Yes, yes, yes… – прибавила. – Надешта. – И повторила, старательно выговаривая: – Надежда! Я совершенно и несгибаемо уверена!

Девочки прекратили чтение и посмотрели на родителей. А Александра на них – с каким-то новым чувством. Она подумала, как же все-таки обидно: иметь драгоценностей на пятьдесят миллионов золотом и ходить во всем старом и обтрёпанном, не иметь возможности купить или заказать хорошей модистке новые платья для девочек или костюм для Алексея, но только штатский!.. Хватит таскать гимнастёрку. Она скоро насквозь просвечивать будет. Не на войне все же, слава Господу! Хватит и Ники ходить в военном. Ему нужен хороший костюм – от английского или, в худшем случае, от французского портного. Сорочка нужна с накрахмаленным воротником – с настоящим, а не гуттаперчевым. Гуттаперчевые носят те, у кого нет нормальной прачки. И обувь!.. На девочек страшно смотреть: ни дать ни взять – нищенки с церковной паперти. Всю их обувь постепенно разворовали охранники. Часть в Тобольске, с остальной управились авдеевцы, и у дочерей остались только те ботинки, которые оказались на них. И как девочки ни ухаживают за обувью, все равно: верх потрескался и стёрся кое-где добела, каблуки перекошены, подошвы шлёпают. Гуталин давно кончился, и девочки последнее время смазывают свои ботиночки то остатками подсолнечного масла, то баночку дёгтя выпросят у охраны, и тогда Николай, смеясь, говорил: «Ну, теперь мы слились с народом окончательно! Пусть кто-нибудь теперь скажет, что наша династия далека от народа!» А вот Нюта, сама из петербургских мещан, учуяв запах дёгтя, демонстративно, прямо-таки аристократически морщила нос…

«Macht nichts 58! – заключила Александра. – Даст Господь, скоро все кончится. Первое, что надо будет сделать, всем нам обуться!» – твёрдо решила она.

Николай, которому изменила его знаменитая выдержка, повернулся к окну. С наружной стороны стекла отвалился кусочек краски и сквозь чистое пятнышко он увидел, как по Вознесенскому переулку бодро шагает главный военный комиссар Голощёкин.