Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– А чего? – пожал плечами Екимов. – Наше дело такое, привычное: работа отдельно, шамовка отдельно.

– Придётся, братцы, немного потерпеть, – сказал Ермаков. – Рассветёт – Юровский привезёт и закусить, и червяка заморить. И яйца из монастыря у нас есть. Раздам в следующий перекур. Придётся сырыми закусывать.

– Ну и ладно, – ответил за всех Екимов и допил свой самогон.

Больше Яковлеву делать здесь было нечего, и комиссар осторожно, прячась за деревьями, стал выбираться из леса.

Через полчаса он был на дороге. Ритмичным спортивным шагом двинулся в сторону Екатеринбурга. «Всего один час, всего один час, – в ритме с ходьбой вертелось у него в голове. Опоздал всего на час. Опоздал всего…»

В сторону города уже направлялись первые телеги – крестьяне ехали на ярмарку и обгоняли Яковлева. С полкилометра он прошел пешком, удивляясь, почему его не встречает автомобиль с матросом. И стал высматривать, какая из проезжающих телег поменьше загружена.

Скоро из-за поворота выехала очередная телега. Яковлев стал посреди дороги не двигался с места, пока в него чуть ли не уткнулась морда саврасой кобылы.

– Тпру-у-у! – закричал крестьянский парень лет двадцати, натягивая вожжи. – Ты чего, дядя на дороге стал? – крикнул он. – Ошалел? – и добавил с опаской: – Ты ж под копыта мне попасть мог. Чего тебе?

Посреди телеги на сене сидела худая, лет сорока, крестьянка, с загорелым дочерна лицом. На ней была праздничная вышитая сорочка, цветастый остроклинный сарафан, на голове – ситцевый бабий плат в мелкий маковый горошек. Короткие рукава сорочки открывали костлявые руки, белые выше загорелых кистей.

– Может, дядька, сойдёшь с дороги? – боязливо спросил парень.

– Конечно, сойду! – улыбнулся комиссар. – В город направляетесь?

Старая коптяковская дорога

– В ево, – кивнул парень.

– Подвезёте? Не стесню?

– А чё ж не подвезти? – смело сказала баба. – Залезай, нас не убудет.

Устраиваясь на сене, в котором стояли десятка два горшков и кувшинов, обвязанных вместо крышек холстиной, Яковлев деликатно поинтересовался:

– На рынок молочное везёте?

– Оно и есть. Творог ещё, и масло, обрат тоже… Молоко есть. Налить парного?

Неожиданно комиссар почувствовал, как в желудок ему вцепился голод.

– Это я должен вас угощать, – слегка смутился он. – Вы же меня везёте.

– Да что ты, служивый! – подобрела баба. – Ты своё делаешь, мы своё.… Служи начальству верно, а народ тебя покормит.

– Как ты, мать, однако, интересно рассуждаешь! – с уважением отметил Яковлев.

– Ты чей? – спросила крестьянка, снимая тряпицу с небольшого кувшина. – Из красных али из этих… из чехов?

– А вы как думаете? – поинтересовался Яковлев.

Парень и баба тревожно переглянулись и отвечать не стали.

– Пей, служивый, – сказала баба, протягивая ему кувшин. – Ещё тёплое.

Густое желтоватое молоко мгновенно утопило зверя в желудке Яковлева.

– Благодарю вас. От души, – сказал Яковлев, возвращая кувшин. – Спаси вас Бог. Как звать тебя, матушка?

– Ещё вчера Ариной звали.

– Сын? – Яковлев кивнул на парня.

– Петруха мой. Последыш.

– Семья-то большая?

Мать и сын одновременно вздохнули.

– Пятеро. Все сыновья, Петруха шестой. Всех забрали на войну. Так и не пришли сыночки до сёго дня. И вестей от них нет, хоть войну с немцем объявили конченой. С год, наверное, ничего. Живы али нет, знать не знаем.

Арина перекрестилась.

– А отец?

– Отец… Батьку нашего германец снарядом разорвал, сразу на третий день, как война началась. Командир ихний писал мне: «Геройская смерть». Только не сказал, где похоронил, как найти могилу. В Германии где-то. Если было что похоронить, – добавила она.

– Да, много горя на Руси, – сказал Яковлев. – Прости, Арина, не хотел огорчать разговорами.

– Огорчай не огорчай, – махнула худой, словно белая палка, рукой баба. – Всё одно не вернёшь. А без хозяина… сам памаш.

– Дай Господь вам удачи.

– Так ты, дядя, из большевиков будешь? – обернувшись, поинтересовался парень.

– С чего ты взял?

– Бога поминаешь, а не крестишься.

– Вам-то кто милее? – усмехнулся Яковлев.

– Да всё нам, христьянам, едино – белые, красные. Земли бы дали. Тятьке по едокам нарезали, а как братья́ вернутся, ещё и по хозяевам получат. Большевики обещали, – добавил осторожно Петруха.

– И ты им поверил? Правду говори! – потребовал Яковлев.

Парень испуганно отвёл взгляд и стал озираться по сторонам.

– Так кто скажет, кому там можно верить? – сказал он, наконец, угрюмо. – Наобещать, кто хошь может. А потом обманет. Много таких мы слышали.