– Не называла. Мне здесь называли.
– Кто?
– Да вот господин капитан называли. Ещё кто-то. Теперь уж не помню.
Старательно не глядя на покрасневшего Кирсту, Соколов ещё раз спросил:
– И всё-таки, почему вы решили, что именно эта, указанная великая княжна Анастасия – именно та, что была в сторожке? Ведь на семейном фото она совсем ребёнок. А в сторожке была взрослая барышня лет восемнадцати, может, даже замужняя…
– Ах, вы про это! – с облегчением вздохнул стрелочник Григорьев. – Так это не трудно, тут немного соображать надо. Все знают, что Анастасия из великих княжон – младшенькая. В церкви на тезоименитство всю семью государеву каждый год прославляют. И на картинке – самая младшая. Стало быть, она и есть. Анастасия, значит. Разве я неправильно говорю?
– Спасибо, дорогой Максим Кузьмич! – сердечно пожал ему руку Соколов. – Вы очень, очень только что помогли следствию.
Кирста, не скрывая злости, заявил:
– Надо и других стрелочников опросить.
– Не стоит беспокоиться, дорогой Александр Фёдорович. Ибо и всем другим я задам тот же вопрос: как они в двенадцатилетнем ребёнке опознали взрослую особу, у которой, к тому же, ещё и наружность была сильно попорчена. Вы лучше подайте мне доктора Уткина. И распорядитесь, чтобы приступили к эксгумации. Пусть разжигают костры, греют землю и копают. Судебного медика обеспечьте. Если до вечера управимся, оставлю вас в покое, продолжайте свои поиски, как считаете нужным. Мешать не стану.
Доктор Уткин оказался худым нервным субъектом в поношенном сюртуке, из кармана которого выглядывал деревянный стетоскоп. Он всё время не знал, куда девать руки, взмахивал ими и потирал ладони.
– Успокойтесь, Иван Павлович, – попросил Соколов. – Прошу собраться с мыслями и постарайтесь вспомнить все детали вашей встречи с особой, которая называлась Великой княжной Анастасией.
– Нет! – резко возразил Уткин. – Она не назвалась великой княжной!
– Как так? – опешил Соколов.
– Она назвалась по-другому. Она сказала: «Я дочь Государя Анастасия».
Соколов и Алексеев переглянулись
– Значит, сказала «дочь Государя», – в раздумье повторил Соколов, почёсывая переносицу. – Это очень интересно… Вы понимаете, Алексеев, о чём я?
– Мне думается, господин следователь,. – отозвался Алексеев, – что кто-нибудь из народа или посторонняя личность, скорее, сказала бы: «Я царская дочь», или «Я дочь императора», или «Я Великая княжна». Чтоб побольше впечатления вызвать. А она скромно: «Дочь Государя» и ничего вдобавок. И никого убеждать не хотела.
– Вполне возможно, – согласился Соколов. – Итак, Иван Павлович, я слушаю.
– Как я уже рассказывал…
– Не надо! – перебил Соколов. – Не надо – «как уже рассказывал». Расскажите, как будто в первый раз, заново, с подробностями, которые, возможно, не вспомнили поначалу.
– Я рассказывал уже три раза капитану.
– Значит, расскажите в четвёртый.
– Хорошо. Как прикажете.
…Было это в последних числах сентября прошлого года. Я проживал тогда в доме крестьянского поземельного банка на углу Петропавловской и Обнинской улиц. Тогда дом этот был почти весь занят большевицкой чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, бандитизмом и спекуляцией.
– И саботажем, – подсказал Соколов.
– И саботажем, – повторил доктор. – Тогда же чека стала занимать здание банка, сначала нижний этаж, а потом верхние, где были частные квартиры, и выселяли квартирантов. Мне оставили только одну комнату, где пришлось жить с женой и двумя детьми. И вот числа, кажется, двадцатого, вечером пришёл вестовой от чека: «Доктор, срочно к начальству». Сказали, нужно оказать помощь арестанту. Привели меня в комнату на втором этаже, в ней на диване в полусознательном состоянии лежала молодая особа.
– Опишите больную, пожалуйста, – сказал Соколов.
– Девушка роста выше среднего, упитанная, шатенка. Нос правильный, прямой. Губы не толстые, не тонкие. Рот чётко не опишу – он всё время подёргивался. Шея круглая и короткая. Волосы коротко стрижены, до плеч не доходили. Вообще, лицом она была некрасива, но прелестна и сложена хорошо. Грудные железы хорошо развиты, в гармонии с наружностью. Руки, кисти, ухоженные, даже холёные. Пальцы красивые, средней величины, ногти – совершенно аристократические, чистые, аккуратно подстриженные, хотя следов маникюра я не обнаружил. Да, она выглядела, я бы сказал, прелестно, несмотря на повреждённое лицо. Под одним глазом, под левым, кажется, кровоподтёк, видимо, от удара кулаком. Рассечён угол левой губы. Я исследовал повреждения лица, потом грудь. При этом мужчины удалились, но осталась женщина, чекистский шпик.
Читать дальше