Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

– Погибла моя девушка, Аристарх Никитич. Ее задушили рядом с нашим ручьем. Там же и бросили… Я так испугалась, что не знала, куда бежать, я…

Она замолчала, чувствуя, что сейчас снова разрыдается: перед глазами стояла почему-то одна неестественно вывернутая белая нога. Вот же – княжна никогда не видела Настасьиных ног, вечно прикрытых сарафаном. Они казались странно чужими. Чужим было и опухшее лицо, и прикрывавшие его, словно черные водоросли, мокрые волосы. Господи, как страшно!

Она будто на секунду погрузилась за Настасьей в ледяную воду ручья, и не слышала, что говорил ей Дмитриев, а когда вынырнула, застала только:

– …И не думайте, француз и соблазнил, и удавил.

– Нет, – прошептала она, так и не найдя в себе сил на полный голос, – не француз. – И продолжила так же едва слышно: – Отчего ровно на границе между нашими поместьями? – Она впервые встретилась глазами со своим собеседником. – Ежели только она не знала его, понимаете? – И княжна кивнула своим мыслям, хотя ее растерянный собеседник, конечно же, не понимал ровным счетом ни слова. Но Дуня продолжала думать вслух: – Положим, она была с ним знакома. Отчего тогда отправилась на встречу именно вчера ночью?

Минувший день казался ей уже таким далеким после нынешних потрясений. Что же в нем было? – вспоминала Авдотья. Визит вражеского адъютанта, беседа с управляющим Андреем, столь волнующая из-за соседства с де Бриаком. Обещание, данное ему же на крыльце. И еще вечером, – объявленное родителям предложение Потасова и последовавшее за сим решение возвращаться в Москву, однако прислуга узнала о планах господ лишь на следующий день. А где же была Настасья? Девушку Дуня видала утром при пробуждении, а также вечером, при отходе ко сну. Подавив истерику (как же она будет без нее, когда Настасьино присутствие, словно картина рамой или поэма прологом и эпилогом, обрамляло каждый ее день, придавая этому дню законченность и смысл!), Дуня вспомнила, что вечером они обе были рассеянны. Авдотья – оттого, что печалилась о скором отъезде и расставании с любезным сердцу Б. А у Настасьи явно были свои резоны. Значит, сии резоны произошли до того, как она пришла укладывать барышню. Авдотья нахмурилась, пытаясь вспомнить, где ж еще они встречались за день. Во дворе – Настасья относила прачкам ее белье. И еще когда Авдотья обходила всех дворовых со страшным коробком…

Княжна вскочила: ну конечно! Плутовка узнала песок! И, ничего не сказав, решила, что хитрее убийцы, и отправилась к нему сама! Зачем? Все это имело смысл, если душегуб был человеком ее, Дуниного, круга. Поскольку ежели у Настасьи и был грех, то единственно кокетства – ей всегда недоставало ни оставшихся от хозяйки перешитых платьев, ни подаренных к Рождеству платков. Но злодей не побоялся холопского шантажа – ему проще оказалось сделать то, что он уже не раз проделывал с несчастными девочками. Да, думала, возбужденно следуя за развитием собственной мысли, Дуня. Все сходится, как в англицком пазле. Кроме одного: отчего Настасья, верившая и в лешего, и в водяного, не испугалась встретиться в ночи с убийцей?

И не отрывая взгляда от собственных рук, в которых подрагивал стакан с водою, княжна произнесла впервые в полный голос:

– Потому что он носит такую маску невинности или беспомощности, что, даже подозревая, его невозможно бояться.

– О ком вы, деточка? – осторожно вынул из ее рук стакан Аристарх Никитич. – Кого вы боитесь?

Дуня подняла голову и попыталась улыбнуться, чтобы успокоить соседа. Она хотела сказать, что никого не боится, но это уже не было правдой. И поэтому она так ничего и не произнесла, а замерла, глядя в по-детски наивные выцветшие глазки. Нерешительный, слабый, склонный к возлияниям. Никогда не имевший ни жены, ни детей. Постельничал со своею ключницей да все не решался сделать ей предложение. Улита! Что он сказал давеча княжне? Что хотел удушить холопку, да слуга вошел больно некстати…

О боже! Авдотья вскочила. И Настасья! Настасья, найденная ровнехонько у ручья, между двумя их имениями!

– Что с вами, Авдотьюшка Сергеевна? – встал, чуть покачиваясь, Аристарх Никитич. – Вам нехорошо?

– Да. Нет. – Авдотья почувствовала, что дрожит, будто студеная вода ручья медленно поднялась от подола к самому сердцу. – Аристарх Никитич, – сглотнула она. – Отчего ж вы о прошлом годе не охотились?

Это был выстрел вслепую. А охота бывает разной…

– Ножку, ножку свою повредил, – выставил сосед с улыбкой тощую ногу в желтых нанковых панталонах. – Отдал, каюсь, долг Бахусу! А жеребец мой этого не любит – вот и бросился через поле бешеным аллюром. Посчитал, живее буду, коли сам упаду в мураву, а не Бедуин мой низвергнет меня где на каменья. Так и провел затворником все лучшее время. То ли дело о позапрошлом годе: мы с вашим…