Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

Дуня смотрела на соседа во все глаза – Нагорная проповедь не входила в список любимых Алешей философских притч. Увлеченная неожиданной гранью характера своего брата, она упустила из виду, что батюшка, держа руку на спинке стула, где сидел их гость, переместил ладонь к нему на плечо и легонько сжал, будто подбадривая.

Но супротив ожидаемого, Дмитриев вдруг замолчал, а после чуть смущенно улыбнулся княжне:

– А ежели нет у вас, голубушка, доверия моим словам, то извольте спросить хоть у людей моих…

Авдотья выразительно повела плечом, а Аристарх Никитич закончил:

– Более, увы, ничем помочь в ваших изысканиях, княжна, не смогу.

И с тем невеликим достоинством, кое позволял малый рост и кривое брюшко, встал и откланялся.

Переглянувшись с папенькой, Авдотья строптиво выдвинула вперед острый подбородок, но сердце, еще не оправившись от потрясений, вновь налилось знакомой тоской: можно было опросить с пристрастием всех соседских людей. Да только тоска в сердце не могла обмануть: в так отлично начавшем складываться англицком пазле не сходились две существенные детали. Первое – мертвые зверьки. Второе – пропавшие лошадки.

– Похоже, сие помещение уже официально можно отдать под мертвецкую, – сказал де Бриаку Пустилье, закрывая за ними дверь ледника. Там, в прохладной темноте, осталась лежать Настасья.

– Это ведь не он, доктор? – вынул свою бриаровую [52] Вересковую. трубку майор.

Пустилье пожал плечами:

– Что вы хотите от меня услышать, Бриак, чего не видели сами ваши глаза?

Этьен нервно застучал огнивом об осколок кремня, сбил до крови палец, – вспоминать, что видели его глаза в леднике, не хотелось. Несчастная княжна! Какое выдалось утро…

– Эта петля, – доктор, в свою очередь, вынул свой черешневый чубук, – мягкая – либо пояс, а может, и лента, вы заметили в косах у русских дев яркие ленты? У нашей коса растрепалась – ни ленты, ни какой тряпицы в ней не было. Еще интересный факт. – Пустилье выбил трубку о ствол яблони рядом, достал из кармана табакерку. – Чаще всего узел располагается сзади, в крайнем случае сбоку, вот тут, – и Пустилье постучал себя чубуком по левой стороне шеи. – Но вот чтобы спереди, над щитовидным хрящем…

– А след от узла? – с тоской поглядел в сторону барского дома де Бриак. – Не показался вам странным? Может, такие вяжут еврейские лавочники? Или здешние рыбаки?

Пустилье покачал головой:

– Сам узел мог бы нам помочь, майор. Но не след от него.

– Она совсем не похожа на других жертв. Много старше, брюнетка. Да и погибла иначе – никаких обритых волос, ни лошадки в горле, ни порезов, ни погребального плота. Просто выброшена в ручей, как… – де Бриак дернул плечом, – не пригодившаяся вещь.

– Полагаете, в сем идиллическом уголке скрываются два убийцы? – с наслаждением выпустил первое красивое колечко душистого дыма доктор. – И один из них – брюхатый Бахусом сосед?

Майор покачал головой:

– Он был влюблен в свою экономку. Да, темноволосую и крупную, как горничная княжны. И его действительно можно было бы заподозрить. Но главное тут – девочки. Ими он бредит, вокруг них выплясывает свои шаманские танцы. А эта разве что попалась под руку, не более. А ежели… – и он с детской надеждой вскинул блестящие глаза на Пустилье, – она сама рассталась с жизнью?

Доктор в ответ лишь хмуро улыбнулся:

– Прекрасная версия, шер ами, но маловероятная. Ей противоречит и узел спереди, да и как прикажете самой удавиться? Не на дереве же мы ее нашли. А при сдавливании сосудов, как бы девица ни была сноровиста, она скорее потеряла бы сознание, но не жизнь.

Де Бриак отвернулся:

– Что ж, придется признаться княжне, что…

– Что убийца, погубивший ее горничную, убил ее, глядя ей в глаза и, возможно, наслаждаясь видом ее страданий? Нет, майор, – похлопал Пустилье свое начальство по плечу. – Дозвольте мне донести до семьи Липецких грустные вести, прячась за медицинским жаргоном, как наши артиллеристы – за дымовой завесой пушек. В нынешней ситуации милосердие станет единственно правильным выходом.

– Что ж. Благодарю вас, доктор.

И, отрывисто кивнув, де Бриак направился было в сторону господского дома, но через несколько шагов вернулся обратно.

– Видите ли, Пустилье, не то страшно, как именно он ее душил. Страшно, что она, скорее всего, хорошо знала его, раз подпустила так близко…

Библиотека Приволья была беднее той, что владел его отец в Блани, однако для загородного имения весьма недурной. Книг на русском оказалось не столь много, зато немало на немецком, коим де Бриак неплохо владел. И того более – на родном французском. Тесным рядком друг за дружкой стояли тома Бейля, Монтескье, Вольтера, Буало, трактат Гельвеция «Об уме» – словом, почти все сочинения просветителей, чьи корешки были знакомы майору и рождали понятную ностальгию: не столько по милой родине, сколько по беззаботным детским и отроческим годам. Шаг за шагом продвигаясь от одной полки к другой, он с улыбкой перебирал собрание романов, без которых не обходилась ни одна библиотека начала позапрошлого века: любимый роман императора [53] Любимый роман Наполеона «Страдания юного Вертера» Гёте. соседствовал с «Шутливыми повестями» Скаррона и «Приключениями Робинзона Крузо». Рядом мирно сосуществовали Юлия и Матильда, Валери и Дельфина [54] «Юлия» Руссо, «Матильда» госпожи Коттен, «Валери» баронессы Крюденер, «Дельфина» госпожи де Сталь – героини сентиментальных романов. , сентиментальная госпожа Жанлис и готическая госпожа Радклифф… Рассудив, что нет лучшего лекарства от реальных ужасов (перед глазами майора все еще стояло опухшее синюшное лицо камеристки Липецких с налитыми кровью глазами), чем ужасы мнимые, он раскрыл сочинение последней и прочел наугад: «Вы целиком в моей власти, на помощь надеяться вам нечего. Если хотите сохранить жизнь, поклянитесь, что отвезете эту девицу в такое место, чтоб я ее никогда больше не видел…»