Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

– Незаконнорожденные дети, как известно, вообще находятся в фальшивом положении, – покачала головой княгиня. – Стоя выше и ниже людей обыкновенных состояний, они оказываются вне общества и не иначе как штурмом могут в нем брать свои места. Вот почему Этьену пришлось навеки оставить мечты об осушении болот и плантациях табака. Ныне пред ним открывалось одно лишь поприще – военное (возможность искупить кровью подпорченную кровь), к которому он был вовсе не склонен. Так он оказался в конной артиллерии. Но вот несчастная Дельфина… – вздохнула матушка и, забыв про серебряные ножнички, откусила нить, как крепостная мастерица, зубами. – Дельфина была с детства влюблена в своего дальнего кузена с отцовской стороны. И сей союз, по словам Пустилье, вполне мог бы состояться, не лиши виконт первым невенчанным браком свою дочь титула, а вторым – состояния.

– Что же с ней сталось? – не отрывая глаз от лица матери, прошептала Авдотья.

– Она сбежала из дому, когда ее возлюбленный расторг помолвку, – пожала полными плечами княгиня. – Этьен с отрядом людей отправился на ее поиски.

Княгиня замолчала, отложила вышивание.

– Тело обнаружили спустя год, после зимних паводков в реке Ло. Опознали по простому медальону, принадлежавшему ее матери. Все прочие драгоценности исчезли. Один Господь знает, как она встретила свою смерть.

– О боже! – Авдотья спрятала лицо в ладонях.

– Ангел мой. – Мать погладила Дуню по голове. – Пустилье говорит, что майор не перестает винить себя в смерти сестры и бросается в бой с отвагой, граничащей с самоубийством. Отсюда и обилие наград, и быстрое продвижение по службе. – Княгиня помолчала. – Поверь, как бы я ни хотела, чтобы ты следовала не только голосу рассудка, но и зову сердца, и каким бы достойным человеком ни почитала майора, брак между вами, маловероятный и ранее, ныне решительно, решительно невозможен. К тому же для совместной жизни куда проще остановить свой выбор на соотечественнике.

Она сочувственно потрепала дочь по руке.

– Вспомни-ка, что твой батюшка говорит о французском нраве: природа в каждого из них влила много добра и зла и все это так переболтала, что сам черт не отделит одного от другого.

Дуня невесело улыбнулась: папенька при разлитии желчи не щадил ни единой нации.

– Кроме того, не стоит забывать, что он – папист… – завершила свой обличающий монолог маменька.

Да, плюс к открывшимся недостаткам де Бриак был католиком. А к католикам в Российской Империи относились с подозрением, разрешая разве что открывать пансионы иезуитам. Католицизм, на взгляд дворянина начала XIX века был тесно связан с мистикой и нездоровой экзальтацией – первая прощалась, вторая считалась откровенным моветоном.

Кротко выслушав маменькины наставления, Авдотья отложила сочинение ударившегося последние годы в историки романиста, поднялась, поцеловала маменькину маленькую теплую руку и пошла к себе. Дала Настасье раздеть себя и расчесать, подоткнуть одеяло, спустить кисею вкруг постели и, наконец, перекрестить на ночь. Но лишь только закрылась за ее девушкой дверь, распахнула глаза. Впуская ночную свежесть, неслышно колыхался кисейный полог полуоткрытого окна, а Дуня морщилась, вспоминая участливое выражение на лице маман, уверенной в chagrins d’amour [39] Любовных печалях ( фр .). единственной дочери.

Княгиня и в мыслях не держала, что печали и заботы у Авдотьи были совсем иного – скажем прямо, криминального – толка. Но история с де Бриаком не отпускала княжну. И дело было вовсе не в том, что тот оказался, как тактично звалось это промеж людьми ее круга, «воспитанником». Таковых имели и лучшие рода России – Трубецкие, Репнины, Голицыны. По традиции от благородной фамилии отнимали первый слог – и Бецкие, Пнины, Лицыны, занимая в обществе положение, схожее с законными младшими сыновьями, часто делали блестящую карьеру. В конце концов, сам великий полководец Румянцев-Задунайский был внебрачным сыном Петра Первого. Нынешний же император открыто жил с фрейлиной супруги своей, Марией Антоновной Нарышкиной, и имел с ней четырех дочерей. А младший брат его, великий князь Константин, сожительствовал с младшей сестрой той же Нарышкиной, Жанеттой, формируя эдаким макаром не совсем пристойный внутрисемейный квартет.

По всей же России-матушке, как однажды объяснял Алексею батюшка (а Дуня делала вид, что увлеченно читает), с тех пор как царь Петр взялся создавать огромную регулярную армию, крестьянам приходилось оставлять своих жен на долгие годы. Как следствие солдатки десятками тысяч нагуливали незаконных младенцев. В столицах и иных губернских городах один за другим бросились открывать госпитали для «зазорных» детишек. Этим детишкам, в свою очередь, предстояло стать пушечным мясом для стремительно развивающейся империи. Иными словами, незаконнорожденность – от последнего крестьянина и до первого лица в государстве – не была для Дуни ничем пугающим или новым.