Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

Дуня почувствовала, что краснеет, – но на сей раз не от смущения, а от злости.

– О, не обижайтесь, княжна. В барышне ваших лет подобные резоны…

– В нашей деревне погибла девочка, – перебила его Авдотья, вдруг отыскав в себе единственно верный тон, коим, бывало, княгиня отчитывала детей за серьезные провинности. – Ее задушили, изрезали, обрили волосы и надругались. После привязали к плоту и пустили по речке. Это не первая жертва – вторая. И я ищу убийцу, поручик.

– Прошу прощения, княжна, – нахмурился Потасов, – но… Поиски убийцы? В военное время?

– Война войной. Но нам должно быть милосердными там, где судьба столь свирепа. Дети не должны умирать. Согласны? – процитировала она потасовского потенциального врага и увидела, что слова де Бриака попали в цель.

Всякое подобие веселости пропало с его лица – он стал предельно серьезен.

– Как я могу помочь вам, Авдотья Сергеевна?

– Мы… я подозреваю одного из ваших людей. Он цирюльник и куафер, делает парики.

– Воробей? – недоверчиво поднял поручик бровь.

– Простите?

Потасов вздохнул.

– Думаю, я знаю, о ком вы говорите. – Он поднялся и протянул Авдотье руку. – Позвольте, я провожу вас…

Семен по прозвищу Воробей оказался ладным мужичком под тридцать с круглым курносым лицом. Он сидел на бревне перед землянкой и скоро, по-бабьи ловко, зашивал дырку на портках, которые при приближении княжны спрятал за спину.

– Вуаля, – указал на него Потасов хмуро. – Один из лучших моих людей. Третьего дня в стычке с французом самолично заколол троих солдат.

Дуня попыталась вежливо улыбнуться, но характеристика, данная поручиком, скорее говорила не в пользу Воробья.

– Есть ли у тебя жена, Семен, детки? – начала издалека хитроумная Авдотья.

И выяснила, что Воробей – счастливый обладатель аж семерых детишек. Супруга – бывшая мастерица у Щербицких. «Работа барским цирюлем хороша, – хвастал перед барышней Воробей, – спину на барщине не гнешь, сам себе хозяин, да и копейка водится». Жену вот парой отрезов ситца одаривал из столицы, потому как хозяин его завсегда за собой возил – даже когда к родне собирался погостить в соседнюю губернию.

Тут Дуня прервала его, потребовав деталей. Куда возил? В каком году? Какого месяца?

После долгих умственных плутаний (на Николин день? Или на Власия?) выяснилось, что лето десятого года граф Лев Петрович изволил провести в Пошехонском уезде Ярославской губернии, в имении супруги своей Агриппины Ивановны, – Петровском. И тут Дуня вспомнила, что именно оттуда приходили письма от Анетт и Мари, полные тоски по столичным радостям. Кажется, в одно из них по случайности даже попал засохший комар, вольно летавший где-то близ реки Согожи. Поскольку сама Дуня в тот момент скучала в тысяче верстах от Петровского, в Трокском уезде, она отвечала теми же стонами: кавалеров нет, общества приличного нет и все «Журналь де дам» зачитаны до дыр. Как бы то ни было, ежели Семен Воробей завивал кудри семейства Щербицких и кормил комаров близ Волги, он никак не мог погубить первую из погибших девочек в их Приволье. И значит, бравый партизан, мастер колоть, брить и резать, не был их душегубом.

От разочарования Дуня даже топнула ножкой: да что ж такое! И, отвечая на удивленный взгляд Потасова, ответила:

– Это не он!

– Это не я, – тотчас подтвердил цирюльник. – А что?

– А волосы, – проигнорировав вопрос, прошептала Дуня, – волосы вам на покупку не предлагали?

– Волоса? Так завсегда предлагают, как муж пропьется…

– Белокурые, нежные, – вздрогнув, пояснила Дуня. – Неделю назад.

– Неделю назад… – почесал в затылке цирюльник, – я уж туточки был.

Пытаясь сдержать разочарование, Дуня кивнула Воробью на прощание и было направилась быстрым шагом к той оконечности лесного лагеря, где ждала ее верная Ласточка.

– Слышь, ваше благородие! – услышала она вслед. – Только вот мы в августе с барином на псовую вернулись…

Дуня резко обернулась. Август! Именно в августе и пропала несчастная Фроська!

Воробей, довольный произведенным эффектом, мелко закивал.

– Знатная охота была. Много господ собрались, и все со своими людьми: тут тебе и подгонщики, и доезжачие, и ловчие, и наварщники, и корыточники вестимо, и прочего дворового люда тьма – конюхи, кухарки, буфетчики. И меня, грешного, взяли – барина поутру брить.

– Верно, – повернулся к Авдотье Потасов. – Тогда выехало почти все уездное наше дворянство. Верховодил барон, он же и устроил размещение в отъезжих полях…