Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Савинков негромко ядовито рассмеялся:

— Э, батенька, это уловки! Это все в прошлом. Сейчас вы инженер, у вас солидное жалованье, вы можете легально жить в Москве, семья, дети, и вдруг вы готовы со всем этим по своей воле проститься, в единый миг погрузиться в небытие! Для этого должны быть очень серьезные причины…

— Или черты характера, — возразил Азеф. — Как у нашей молодежи…

Савинков согласился:

— Да, у многих голова смолоду забита, так сказать, этими… возвышенными идеями. — И, ехидно прищурившись, тоном следователя продолжал допрос: — И все же ответьте, почему вы, Иван Николаевич, зрелый, умный человек, готовы бомбу швырять?..

Азеф подумал: «Он что, меня подозревает?» Резко сказал:

— Что вы привязались? Какие вам причины нужны? А если я просто презираю, люто ненавижу погрязших в сытом довольстве людишек? Ненавижу их сальные лица, их улыбочки и пустые слова? Ненавижу их склонность к размножению? Если я просто не желаю мирной жизни, если я вроде вас люблю азарт и опасность? Это что, не причины?

Савинков рассмеялся:

— Мы все любим азарт! Но я ловко вас, Иван Николаевич, подцепил, а?

Азеф отложил сигару:

— Кто хочет погибнуть, тот обязательно… — не договорил.

Савинков спросил:

— Что слышно о Гершуни?

— Будет предан военному суду, а это означает смертный приговор. Наше дело — продолжить террор.

— Серафима Клитчоглу мне жаловалась на вас, Иван Николаевич!

Азеф усмехнулся:

— Жаловалась? Серафиме надо жаловаться психиатру на свою больную голову! Эта Серафима еще один пример шизофрении: девица из богатой дворянской семьи, дочь статского советника, директора Амурского пароходного общества. В доме благополучие, семья прекрасная, уважаемая. Живи, учись, плодись, наслаждайся! Ан нет! В свои двадцать семь лет она успела числиться на каких-то курсах в Петербурге, быть студенткой женского медицинского института, сидеть под следствием в тюрьме, на два года быть сосланной в Самару и еще сменить кучу мужиков. И вот теперь, вопреки моему запрету и втайне от партийного руководства, предложила Покотилову большие деньги за устройство бомбы, чтобы самой швырнуть эту бомбу в Плеве.

Савинков невозмутимо произнес:

— Ну и что? Но она все равно не отступила от своей идеи и готовит покушение.

Азеф раздраженно хлопнул ладонью по столу:

— Как что? Это свинство! Серафима ставит дело на Плеве в обход партии. Я внимательно выслушал ее и вижу, что дело организовано крайне плохо. Одно слово: в поле ветер, в заднице дым. Ведь очевидно: она провалит покушение, сама попадется и затруднит или вовсе сорвет наш акт.

Савинков упрямо тряхнул головой, возразил:

— Авось нам не помешает! А если сама взлетит на воздух или будет влачить кандалы, ее личное право.

Азеф закончил ужин. Он поднялся из-за стола, уперся буркалами в холодные серые глаза собеседника и тоном, не терпящим возражений, медленно процедил:

— Приезжайте, Борис Викторович, в Петербург в ноябре, руководите прослежкой Плеве, обобщайте полученные сведения, а я тут же вслед за вами прибуду. Но запомните, — поднял вверх палец, — никаких самостоятельных шагов! Все должно быть согласовано со мной, пока что я руководитель БО!

— Хорошо! Взорвем Плеве, устроим банкет, выпьем шампанского и с ощущением хорошо исполненной работы начнем обдумывать следующее дело, — улыбнулся Савинков.

Азеф повторил:

— И не забудьте авто купить — роскошный «бенц» яркого красного цвета! Все первые красавицы Петербурга будут добиваться ваших ласк, а вы, Борис Викторович, станете отбирать лучших — для авто, чтения стихов во время езды и алькова под шелковым балдахином.

Рассмеялись, пожали друг другу руки.

— До встречи в Петербурге!

Первое, что сделал Азеф, покинув Фрейбург, — известил Департамент полиции о подготовке покушения Серафимы Клитчоглу на министра. В январе нового, 1904 года она будет арестована и на пять лет выслана под гласный надзор в Архангельскую губернию.

Савинков сотрясал кулаком воздух, говорил товарищам по партии:

— Иван Николаевич загодя предсказывал неудачу этой сумасшедшей Клитчоглу! Почему, дуреха, не послушалась, что за анархия? Вот теперь будет расплачиваться: на нарах и без мужиков, которых она так любит!

23 октября 1903 года директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин писал министру МВД Плеве (с оригинала привожу фрагменты):