Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Азеф лихорадочно размышлял: «Вот оно что! На Плеве готовится покушение. Надо сообщить об этом Зубатову. Если убьют Плеве, то я напомню: дескать, предупреждал! А если по моему доносу примут меры и Плеве не убьют, так это опять моя заслуга. Кстати, Зубатову будет интересно насчет самого себя узнать. Теперь поймут: ихние жизни зависят от меня! Да еще Победоносцев… Впрочем, о нем я сообщил телеграммой, и хватит с них. Я не могу срывать все приговоры, иначе меня самого приговорят».

Азеф сел за стол, обычными чернилами написал, как он про себя называл, «мульку»: обращение к мифической Генриетте и спрашивал о получении товара. Нацарапав для отвода глаз несколько ничего не значащих строк, открыл ключом нижний ящик, достал оттуда симпатические чернила и стал писать химический, невидимый простым глазом текст для Ратаева:

«Гершуни принадлежит к Боевой организации партии социалистов-революционеров… Гершуни сам непосредственного участия не принимает, а его деятельность заключается только в разъездах, приобретении денег для Боевой организации и приискании людей, способных жертвовать собой из молодежи. Остальные члены организации занимаются, так сказать, топографией, т. е. выслеживанием лиц, изучают местности и т. п., необходимое для приведения в исполнение задуманного предприятия. Теперь эти господа находятся в Питере с целью выполнить покушение на министра внутренних дел Плеве. Ввиду того, что достать голыми руками, как думает организация, будет трудно, то будет применена система бомб. Очевидно, последние будут привезены из-за границы. Изготовление их, вероятно, в Лондоне через Алексея Теплова или Америке — Рейнштейна. Система известных цюрихских или парижских… Одновременно с покушением на Плеве готовится таковое же на С.В. Зубатова. Все это мне известно достоверным образом. Нечего мне, конечно, упоминать, что эти мои сведения должны Вам служить как средство предупреждения, но не пользоваться моими данными на допросах, как это обыкновенно делается. Малейшая неосторожность может тотчас обнаружить наши сношения, важность которых для Вас в данное время должна быть более чем очевидной… Мое положение несколько опасное. Я занял активную роль в партии социалистов-революционеров. Отступать теперь уже невыгодно для нашего дела, но действовать тоже необходимо весьма и весьма осмотрительно…»

Кто такие Теплов и Рейнштейн, объяснять Ратаеву не надо, сам отлично знает — опасные боевики-химики, занимались изготовлением взрывчатых веществ. Азеф подумал: «Расшифруй боевики это письмо, не прожить мне и суток. Какие все-таки они жестокие, особенно Гершуни, — волк кровожадный, да и только! Других подговаривает к убийствам, а сам ловко стоит в стороне. Очень нехороший человек!»

Устав от писания и напряженных мыслей, Азеф в грустном одиночестве отправился в пивной бар, который находился в одном здании с «Кайзерхофом».

Беспокойная судьба и тут подстерегала его.

Дня за два до описываемых событий Азеф брел по Унтерден-Линден. Около Бранденбургских ворот свернул налево, на Кёниггратцер. Сзади зашуршал шинами лакированный открытый автомобиль. Все пешеходы остановились и с восторгом глядели на чудо техники.

Азеф не был исключением. Но больше, чем само авто, воображение поражал господин, сидевший за рулем: красавец с непроницаемым, мужественным лицом. Автомобиль давно укатил, но Азеф мучительно пытался вспомнить: кто же этот крупный человек с лицом античного героя? Было ясно, что Азеф с ним встречался. Но где?

И вдруг Азефа осенило: ба, да ведь это гений сыска граф Аполлинарий Соколов! Да, тот самый, что глупо пошутил над ним и его друзьями на рауте у Немчиновой. Это было очень унизительно: выпить шампанское, заряженное слабительным и еще вдобавок снотворным. Впрочем, теперь слабительное приходится принимать по доброй воле, ибо желудок стал работать с затруднениями. Любопытно, что Соколову делать в Берлине, чего он тут забыл? Так размышлял Азеф.

…Теперь, войдя в пивной бар, Азеф испытал удовольствие. Бармен, с плешью и толстым животом, и оба официанта его радостно приветствовали. Азеф, как истинно русский, всегда давал хороший тринкгельд — чаевые.

Азеф любил пивные. В них был особый дух простоты и раскованности. Он насыпал на край кружки соль и с наслаждением приник к напитку. Нащупал в кармане порошки и подумал: «Не забыть принять слабительное! Врач приказал делать это как раз в полдень и рекомендовал запивать пивом». Раскрыв Die Zeit, нашел раздел «Последних известий» и углубился в чтение.