Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Мельников влез в коляску и весело подмигнул:

— Погоняй, здесь нельзя оставаться, скоро тут переполох поднимется, наши меткие стрелки поразят мишени!

Коляска покатила прочь. Но заговорщики могли не торопиться, ибо стрельбы на кладбище в тот день не случилось.

Едва покусители оказались в глубине кладбища, как благоразумно решили избавиться от орудий убийств. Юля сказала:

— Микола, глянь, какой красивый склеп — черного мрамора пошло не меньше, чем на тысячу рублей! Послушай, что тут написано: «Генерал-лейтенант Александр Иванович Данилевский. 1790–1848». Да, дядечка мало пожил на свете! Зато, смотри, смотри, Микола, был он «участником Отечественной войны 1812 года, сенатором, военным историком, академиком…» Богатый, поди, был, а вот нате, помер! Давай револьвер, суй его в эту щель, что под памятником. Надо скорей бежать отселе!

Закопав возле роскошного склепа орудия убийств, они прямиком по ухоженным аллеям направились к выходу с кладбища.

Наши покусители не спешили обагрить руки кровью. Они торопились спрятаться от карающей руки Гершуни. Спрятаться в Финляндии, у родственников Юлии. Билеты на поезд уже лежали в кармане хитрого хохла Григорьева, а багаж хранился на вокзале.

…Сипягина похоронили торжественно и без происшествий.

Гершуни негодовал. Он напрасно искал обманщиков и поклялся всеми своими предками, что изрежет их на мелкие кусочки.

Впрочем, им еще предстояло встретиться. Земля, если вдуматься, такая маленькая!

Сипягину не повезло и за гробом. Родственные души Гершуни — большевики — посягнули на Тихвинское кладбище. В середине тридцатых годов XX века кладбище было стерто с лица земли, а надгробие бывшего министра МВД, пытавшегося предотвратить падение России в кровавую пропасть, как и тысячи других надгробий, уничтожено. Мрамор пошел на облицовку тротуаров и другие хозяйственные нужды.

В ожидании казни Балмашова перевезли в Шлиссельбургскую крепость. 26 апреля был суд. Отвечая на вопросы председателя, Балмашов говорил:

— Православный, потомственный дворянин, возраст — двадцать один год. Факт убийства признаю…

Балмашов был приговорен к смертной казни через повешение. Мать бросилась в Петербург, передала на высочайшее имя прошение о помиловании, но требовалось прошение от самого преступника. Этого прошения не последовало. Убийца решил до конца трагедии доиграть героическую роль.

Балмашов часами расхаживал по камере, вспоминая свою прежнюю жизнь. Думалось: «Свобода — это такое счастье! Даже непонятно, как, находясь вне стен тюрьмы, можно быть несчастным? Как хорошо было дома, особенно по вечерам. Перед самым сном мы усаживались возле лампы и по очереди читали вслух. Какая была последняя книга перед моим отъездом в Киев?»

Балмашов стал мучительно вспоминать. Вдруг хлопнул себя по лбу: «Ах, это была „Анна Каренина“! Как раз читал я, а папá и мамá слушали, сидя рядом на диване. Но уже на эпиграфе я споткнулся. Да, я его запомнил: „Мне отмщенье, и Аз воздам!“ Я стал спрашивать родителей, но они не умели объяснить его, хотя, особенно папá, были очень набожными. Так что это означает: „Мне отмщенье, и Аз воздам!“? Надо спросить книгу, может, есть в тюремной библиотечке?»

«Анну Каренину» принесли. Балмашов любил книги и разбирался в них. Он удивился: «Ведь это первое издание — семьдесят восьмого года, типография Риса в Москве! А вот и эпиграф — „Мне отмщенье, и Аз воздам!“. Как понимать? Какое отмщенье? Кому воздастся?»

Балмашов постучал в дверь. Надзиратель открыл «кормушку» и спросил:

— Чего вам?

— Можно пригласить священника?

— Давеча был, может, задержался, пойду узнаю!

Балмашов сел на нары, начал читать знакомый текст:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастная семья несчастлива по-своему». Он снова вскочил с нар, начал обдумывать: «Ну конечно же! Как мы были счастливы прежде, папá, мамá, я! Даже повариха Дуня Смирнова, эта смешная тетя с длинным носом, и та была счастлива вместе с нами. И горничная Лена, красивая девушка, всегда волновавшая меня. Казалось, это счастье будет всегда и оно будет лишь увеличиваться. И как можно было бы жить хорошо! Ездить по всему свету, останавливаться в самых дорогих отелях, жениться. А как бы радовался рождению своих детишек, как весело играл бы с ними! Ан нет, детишек уже не будет и вообще ничего не будет. Теперь с этим кончено навеки. Как родители Ани теперь радуются, что выдали ее замуж не за меня, а за какого-то чиновника в очках…»