Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Гершуни застонал:

— И сколько же вы хочите?

— Тысячу рублей! — Но под взглядом жены торопливо поправился: — То есть тысячу мне и тысячу моей героической невесте. Рыбонька, я правильно говорю?

Юлия промурлыкала:

— По полторы тысячи на нос, и ударим по рукам!

— Зачем вам столько денег?! — возмутился Гершуни.

— Для побега из России и первого устройства на новом месте, — быстро выпулил Григорьев.

Юля добавила:

— Чтобы облегчить тоску по горячо любимой родине.

— Да где я возьму такие бешеные деньги? — Гершуни в запальчивости сказал вдруг лишнее: — Да и велики ли шансы у вас спастись? Никаких!

Юлия обиженно надула губки:

— Ах, никаких? Тогда мы не согласны, потому как мы надеялись, что небольшие шансики есть. — И помахала пальчиком возле носа Гершуни.

Гершуни стал исправлять положение:

— Нет, шансы, конечно, есть, денег нет! Надо было вперед предупредить…

Юлия жалостливо запричитала:

— Мы думали, Григорий Андреевич, что вы сами проявите о нас отеческую заботу. Мы люди бедные, и нам не на что спасаться. Пока мы посидим в ресторане, вы привезете нам деньги. Иначе забирайте обратно ваши ужасные револьверы. Они всю ночь мне снились, я выстрелов боюсь.

— Ночью вам, извините, было не до револьверов. — Гершуни поскреб затылок, лицо его скривилось, как от острой боли. Вдруг его осенила идея. — Я дам каждому из вас по три тысячи рублей, нет, даже по пять, но… после совершения акта. Клянусь честью!

Юлия возразила:

— Мы, конечно, вам доверяем, но не до такой же степени! Сначала деньги, потом стрельба. К тому же пули со стрихнином — за это судить нас будут безжалостно, вплоть до повешения.

Гершуни заскрежетал зубами:

— Хорошо, продолжайте гулять в «Де Пари», я башли приволоку через час.

— И стол в ресторане оплатите! — поджала по-старушечьи губы Юлия. — Мы люди бедные… Нужда, можно сказать, душит, еще хуже, чем проклятое самодержавие…

Григорьев вдогонку крикнул:

— Нэ опоздайте! Покойник, боюсь, нас ждати не будэ.

Едва Гершуни скрылся, как покусители начали безумно хохотать и дурачиться. Они меньше всего были похожи на людей, которые решили расстаться с этой прекрасной жизнью.

Не прошло и часа, как взмыленный Гершуни прибежал в «Де Пари». Он положил перед брачующимися по конверту, с заискивающей улыбкой произнес:

— Здесь, господа герои, по одной тысяче сто рубликов. Остальное отдам вечером.

Юлия гордо произнесла:

— Ах, как стыдно экономить на деле освобождения рабочего класса! А наши молодые жизни? Неужели они не стоят еще восьми сотен рублей, а? Микола, уйдем отсюда, не могу глядеть на этого сквалыгу, тьфу! — И стукнула под столом ногу супруга.

Григорьев испуганно вытаращил глаза и поспешил поддакнуть:

— Да, Юлечка, это просто унизительно! Ладно, мы видкроем тайну. — Соврал: — Моя Юлечка ждэ ребенка.

Гершуни взвыл:

— У-у! Какая нахальства, что это жалко смотреть! Вы хочите, чтобы я плод вашей любви тоже включил в долю? Пусть так, загребайте, все, все, до последней копейки! А кровь мою тоже вам отдать? — Гершуни, употребляя выражения отпетых каторжников, вывернул свои карманы и вывалил на стол еще сто семьдесят три рубля. — Всё! Да, вот этот карандаш вашему маленькому от дяди Гриши! Расческа вам моя, конечно, нужна? А носовой платок? Только свой завтрак оплатите сами, у меня остался лишь пятиалтынный на извозчика.

Юлия стукнула стаканом по столу, и у него отвалилось дно.

— Цыц! — Она укоризненно покачала головой. — Вы что, позволяете себе истерики? Как вы смеете орать на беременную женщину? Если у меня случится выкидыш, я положу его на ваше окно.

Руководитель партии неосмотрительно вякнул:

— Мадам, это вы себе позволяете лишнее… — И тут же грохнулся со стула, поскольку мадам Юрковская с размаху огрела его ладонью в ухо.

Лакеи, наблюдавшие эту сцену, откровенно потешались. Юлия строго, как губернский прокурор, смотрела в зрачки Гершуни, отчитывала его:

— Нет, ни расческа, ни ваши с крепким запахом носки нас не интересуют. Мы, Григорий Андреевич, не крохоборы. Зато мелочность не украшает вождя пролетарской революции! У вас, простите, «Павел Буре» золотой? Проба пятьдесят шестая? А ходят точно? Вы нас не дурите?

Григорьев поддержал невесту, согласно закивал:

— Да, коли желаете иметь четыре трупа — два наших и два казенных, — скидайте «Буре». За сто карбованцев возьмем. Будем время в тюремной камере глядеть. Правда, рыбонька? Сидеть нам усю жыттю, а с часами дило веселише пойдет.