Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— Я на все готов, слово даю… Я, как вы учили, я не буду просить… помилования! — Болезненно ссутулился, голова ушла в плечи, взгляд потух.

Гершуни о чем-то соображал, потом, глядя вбок, ласково сказал:

— Степа, дай мне, дружок, на сохранение твои рыжие бочата… ну, часы. Ведь разбиться могут…

Балмашов, казалось, плохо соображал, о чем идет речь. Гершуни подмигнул Мельникову. Тот полез под мундир Балмашова, из брючного кармашка отстегнул цепочку и передал Гершуни массивные золотые часы.

Балмашов словно проснулся, жалобным голосом продискантил:

— А, это братишка мой двоюродный заслужил, он умер, его мать мне на память передала…

— Хватит базарить, поканали!

Крафт хлопнул вожжами лошадь, коляска покатила.

Балмашов поплелся во дворец, а Гершуни нажал пружину, крышка открылась. Он прочитал гравировку: «Всемилостивейшее пожалование придворному певчему Константину Балмашову 1 апреля 1893 года. С.-Петербург».

Гершуни вздохнул, приделал часы к своим брюкам и пробормотал заупокойную еврейскую молитву «Эль молей рахим».

Гершуни повернулся к Мельникову, весело подмигнул:

— Эх, черт, дело наладили. Только Степка мне не понравился, раскис в последний момент. Ну, авось выстрелит, а как в киче сопли распустит — хуже дело от того не будет. Айда, Мельников, в трактир Харитонова, выпьем за торжество революции и Степку помянем! Да надо дальше дело обмозговать. Там нас уже ждут. Учись, как надо уловлять души человеческие, набирайся опыта.

Мельникову, студенту Горного института, невысокого роста, рыхлому, с брюшком человечку лет двадцати пяти, он доверял полностью.

Ум Гершуни работал с дьявольской изобретательностью. Вот и теперь, когда Сипягин еще был жив, Гершуни придумал на его похоронах устроить двойное убийство. Кандидатами в народные герои стали жених и невеста — сын парикмахера и великого украинского народа, офицер Михайловской артиллерийской академии Микола Григоренко, живший много лет по паспорту Евгения Григорьева, и расторопная Юлия Юрковская, дочь польского дворянина, мечтавшая о сцене театральной, но неожиданно для себя оказавшаяся на сцене политической. Она была на шестнадцать лет старше своего возлюбленного и по этой причине вела себя с ним подобно классной даме с умственно отсталым школяром.

Гершуни с ними был знаком без году неделя и теперь спешил сделать из них убийц.

Спустившись в трактирный подвал, Гершуни увидал в дальнем углу парочку, которой якобы надоело жить. Он громко сказал:

— Шалом! Сегодня мы будем радоваться прекрасной жизни. Юля, ваша красота потрясает воображение. Клянусь честью! Когда вы идете, я смотрю на вашу варзуху и думаю: эту женщину хочет всякий мужчина, как всякий хочет себе радости. Эй, человек! Почему в этом трактире такой непереносимый грязь? Так пусть хоть еда будет хорошей. — Повернулся к Мельникову: — Сидай за стол! Друзья, выпивайте и закусывайте, сколько вместится, пусть вас не волнует насчет расплатиться. — Наклонился к жениху, дыхнул в ухо: — Сейчас Сипягина спишем в расход. А на его похоронах такой революционный праздник устроим — земля будет дрожать, как корова во время отела!

Григорьев удивился:

— А что, сейчас Сипягину будет… каюк?

Гершуни заверил:

— Вас ждет такое, что это не слыхано! Еще не успеем щи схлебать, как весть придет. Ну, товарищи подельщики, пьем за успех нашего дела во имя счастья всех трудящихся! — Рассмеялся. — Дорого дал бы департамент, чтобы знать, что я тут с вами гуляю. Эти придурки уверены, что я еще в Женеве. А, каково? В любом деле не прожить без нахальства. Ха-ха! Ну, еще по одной. Юлечка, кушайте угря копченого, за все заплачено. Итак, друзья, похрюкаем о деле. Сипягина зарывать будут с прибамбасами: с отпеванием и панихидой, с речами и возложением гирлянд, с притворными слезами и вздохами. Придут все важнейшие персоны, может, даже Николка прискачет… В этом случае в Николку не стреляйте. Еще время не пришло, других мочить теперь будем! Все прогрессивное человечество содрогнется от счастья. Ваши имена, клянусь честью, войдут навеки в историю России. Бронзовые памятники вам будут украшать главные площади всех губернских городов. Честное слово!

Хохол Григорьев, быстро захмелевший от бесплатного угощения, подняв хитрющее лицо на Гершуни, спросил:

— А где его, Сипягина, того, ховать будут?

Гершуни в очередной раз нервно заглянул в золотые часы, неестественно рассмеялся: