Никита Филатов - Адвокат революции

— Я хочу назад, в Москву, в Петроград… да куда угодно, лишь бы заниматься делом. — Владимир Анатольевич Жданов произнес это неожиданно твердым, уверенным голосом.

— Каким делом? — позволил себе уточнить хозяин кабинета.

— Юриспруденцией, — сразу было видно, что ответ на вопрос этот уже неоднократно обдумывался недавним политкаторжанином. — Новой России, новому обществу ведь непременно понадобятся новые законы — демократические и справедливые. Не так ли?

— Понадобятся, — признал Борис Савинков.

Спустя почти полгода после победы революции в стране все еще продолжали действовать судебные уставы середины прошедшего века и царское Уголовное уложение. В марте, правда, было образовано Юридическое совещание, на которое возлагались «обсуждение вопросов публичного права, возникающих в связи с установлением нового государственного строя» и подготовка заключений по законопроектам, «по которым такие заключения будут признаны Временным правительством необходимыми». Требовалось по возможности сохранить правовую традицию и сложившуюся юридическую практику — но при этом ввести, например, такие новшества, как административная юстиция, которой не существовало при самодержавии. Поговаривали, что для этих целей готовится даже некий особенный документ — «О согласовании Свода законов с издаваемыми Временным правительством постановлениями», призванный определить критерии для использования в новых условиях старого дореволюционного законодательства…

— Борис Викторович, вы же сами учились когда-то на юридическом факультете, — напомнил Жданов своему бывшему подзащитному, а теперь товарищу военного министра. — И вы не можете не понимать, что без настоящего правосудия развивать революционную демократию будет решительно невозможно! Простите великодушно, однако мне кажется, что наш недавний коллега господин Керенский слишком заботится о собственной популярности — забывая при этом, что произвол демократический точно так же недопустим, как и любой другой.

С этим тоже трудно было не согласиться. При первом посещении Министерства юстиции, еще в самом начале весны, глава правительства сделал символический жест — подал руку швейцару. Этот его демонстративный поступок породил много неодобрительных комментариев, усилившихся по мере уничтожения прежней судебной системы. Однако уже третьего марта был реорганизован институт мировых судей: суды стали формироваться из трех членов — судьи и двух заседателей. На следующий день были упразднены Верховный уголовный суд, особые присутствия Правительствующего сената, судебные палаты и окружные суды с участием сословных представителей… Александр Керенский своим единоличным распоряжением прекратил разбирательство по делу об убийстве Распутина — при этом сам следователь Департамента полиции, арестованный в ходе Февральской революции, тут же отправился в Петропавловскую крепость.

При новом правительстве судебные деятели массами удалялись со службы без всяких объяснений, иногда на основании телеграммы какого-нибудь помощника присяжного поверенного, утверждавшего, что такой-то судья «не приемлем общественными кругами».

Прежде чем дать хоть какой-то ответ, управляющий военным министерством и товарищ военного министра Временного правительства Борис Савинков снова вышел из-за стола и пересек кабинет. Приоткрыв дверь, он убедился, что никто не подслушивает разговор, после чего вернулся к собеседникам:

— Нет, дорогой мой Владимир Анатольевич, уж не взыщите — придется вам задержаться здесь, в Минске, еще на какое-то время. Потому что сейчас вы необходимы революции именно тут, на Западном фронте, в непосредственной близости к генералу Деникину.

— И зачем же, позвольте спросить?

Савинков выдвинул ящик письменного стола, положил перед собой страницу текста и начал говорить:

— «Россия погибает. Она стоит на краю пропасти. Еще несколько толчков вперед, и страна всей тяжестью рухнет в эту пропасть. Враг занял восьмую часть ее территории. Его не подкупишь утопической фразой “мир без аннексий и контрибуций”». Он откровенно говорит, что не оставит нашу землю…» — Савинков перевел взгляд со Жданова на Максимилиана Филоненко, после чего опять вернулся к тексту, который, как оказалось, зачитывал вслух: — «Да, в силу неизбежных исторических законов пало самодержавие и страна перешла к народовластию. Мы стоим на грани новой жизни, однако нет свободы и в революционном застенке, нет силы в той безумной вакханалии, где кругом стремятся прибрать к рукам все, что возможно, за счет истерзанной Родины! Где тысячи жадных рук тянутся к государственной власти в великой России, расшатывая ее устои…»