Валерия Вербинина - Сухарева башня

Вторая пуля из обреза прошила дверь насквозь, а затем защелкал маузер. «Вот тебе и досье, монпансье», – глупо подумал Иван, скатываясь с крыльца. Он не был ранен, но сознавал, что преимущество позиции не на его стороне.

– Попробуйте взять меня! – крикнул Лука из дома и припечатал фразу крепкой бранью. Переведя дух, Опалин пополз вдоль стены к окну. Немного подумав, он убрал браунинг, достал из кармана гранату, выдернул чеку, швырнул гранату в окно и бросился за поленницу.

Сначала ему показалось, что он ошибся, сделал что-то не так и граната не взорвалась, но вот в доме что-то грохнуло, вылетели ставни, взметнулись занавески…

– А-а-а… – болезненно замычал человек, находившийся внутри.

Приблизившись к дому, Опалин с предосторожностями заглянул в окно. Бардышев лежал на полу и истекал кровью, потому что ноги ему оторвало взрывом. Несколько осколков угодило в живот, и зрелище было ужасное. Но, даже хрипя в агонии, он все пытался дотянуться до маузера, который выпал из его руки и лежал в шаге от него.

Ворвавшись в дом, Опалин ногой отбросил маузер. Лука взглянул на своего врага с непередаваемым выражением. Пес завыл в соседнем дворе, словно тут умирал его хозяин.

– Ненавижу… эту тварь… – с усилием вымолвил бандит, пару раз дернул челюстью и обмяк. Взгляд его застыл. «Закрыть ему глаза? – подумал Иван. Но ему не хотелось дотрагиваться до тела человека, которого он убил. – А, да ну его».

Он стоял, тяжело дыша, и пот струился у него по телу. Странным образом он ничуть не ощущал себя победителем. Двух бандитов он убил, но еще трое, включая Стрелка, оставались на свободе. Держа браунинг наготове, Опалин обошел дом. В одной из комнат он увидел знакомый патефон и закусил губу. «Значит, Сонька тоже тут квартирует, – констатировал он, найдя в шкафу женские вещи. – И они говорили, что ждут какой-то поезд. Ну-ну…»

«А ведь они вернутся сюда, – неожиданно понял он. – Вернутся, а у забора труп валяется… Нехорошо».

Он вышел из дома, взял труп Маховера за ноги и поволок его за сарай, после чего забросал снегом следы крови. Неожиданно калитка отворилась. Опалин дернулся – и тут узнал человека из первого дома, который колол дрова. Это был худой, жилистый мужичок, с виду лет 50, с тощей шеей и печально свисающими усами.

– У вас тут что, стреляли? – несмело спросил тот.

– Не, просто примус взорвался, – ответил Опалин, кивая на обгоревшие занавески. Но тот заметил, как Иван сунул руку в карман, и быстро сделал шаг назад.

– Примусы… да. Это такое дело… Извините…

– Ничего, Сонька все равно собиралась новый привезти, – буркнул Опалин. Мужичок замер.

– Софья Васильевна? Что ж… Дело хорошее…

И одно это почтительное «Софья Васильевна», сопровождаемое вздохом, сказало молодому сыщику больше, чем тома исследований.

– Ай, бесстыдник, – промолвил Иван укоризненно, качая головой. Мужичок замигал, но потом смущенно засмеялся.

– Хорошая она баба, – сказал он.

– Сеструха-то моя? – хмыкнул Опалин, с ходу записываясь в братья к женщине, которую ненавидел. – Хорошая, да. Только ты это… смотри! Не шали!

– Да я че, я ж все понимаю, – вздохнул мужичок, и лицо у него сделалось такое грустное и влюбленное, что Ивану стало не по себе. – Ваша сестрица – женщина видная. А я что?

– Ну женщин-то много на свете, – не удержался Опалин.

– Много-то много, – серьезно ответил собеседник, – а Софья Васильевна одна. А танцует как! – Он снова вздохнул. – Ладно, если что… я тут рядом, хорошо?

Он ушел, осторожно ступая подагрическими ногами в валенках. «Ну вот, и этот старик попался на Сонькину удочку», – подумал Иван с неудовольствием. На самом деле старику было 37 лет, но на фронте он был отравлен газами и с той поры часто болел.

Опалин вернулся в дом, отыскал в Сонькиных вещах светлое покрывало, которым она особенно дорожила, и накрыл им тело Бардышева, после чего занялся простреленной дверью. Его забавляла мысль, что он ждет бандитов в отличнейшей, просто идеальной засаде, как ждал бы в мышеловке вострозубую мышь вооруженный до зубов кусок сыра. Забив и замаскировав отверстия от пуль, Опалин бросил взгляд на покрывало, которое наполовину пропиталось кровью, и внезапно насторожился. С дороги доносился шум мотора. Иван бросился к окну. Точно, машина заехала за деревья и остановилась, еще несколько мгновений – и на тропинке, ведущей к дому, показалась раскрасневшаяся, похорошевшая Сонька в собольей шубке, со свертками в руках. Эту шубку Опалин хорошо помнил и знал, что из-за нее перерезали горло женщине – но Соньку, судя по всему, такие мелочи не смущали. Однако не подружка бандита и не ее сияющий вид поразили его в эту минуту больше всего. Он увидел то, чего не должно быть – распахнутую настежь калитку и снег, закапанный кровью. Вениамин Маховер, который, судя по всему, был только тяжело ранен, но не убит, полз по тропинке, стонал, время от времени останавливался и, стоя на коленях, махал руками, пытаясь из последних сил предостеречь своих. Затем, что-то сообразив, он вытащил револьвер и выстрелил в воздух. Кажется, на это ушли его последние силы: он выронил оружие и повалился на бок.