Мария Спасская: Шестикрылый серафим Врубеля

– Прошу вас, Василий Степанович! Только не мешайте мне, и я, клянусь, навсегда избавлю вас от притязаний этой особы.

– Что-то не верится.

– И все-таки я попробую.

Поднявшись на свой этаж, Чурилин распахнул дверь квартиры и сделал приглашающий жест. Фон Бекк прошел в гостиную и уселся за рояль. Откинув крышку, взял несколько звучных аккордов, и, когда стукнула входная дверь и запахло выпечкой, обернулся и, глядя на вошедшую кухарку, проговорил:

– Прасковья Макаровна, только вы можете меня спасти.

– А Василий Степанович где? – тревожно огляделась девица.

Чурилин пережидал в спальне, не решаясь показываться кухарке на глаза, но говорить об этом не стоило, и Герман с напором продолжил:

– Дело в том, что я снимаю фильмы.

– Василий Степанович…

– Вот, послушайте. Фильма называется «Любовь и гильотина». Париж, середина прошлого века. Во Франции витают революционные настроения. Повсюду шныряют ищейки, разыскивают инакомыслящих и, обнаружив, отправляют на гильотину. Красавица кухарка влюблена в богача барона. У барона есть жена, которая не чает в нем души, но барон увлекся кухаркой и стал с ней тайно жить.

Глаза Прасковьи заинтересованно блеснули, а фон Бекк продолжал развивать успех:

– Кухарка придумала донести на баронессу, чтобы занять ее место, ибо любовник уверяет, что, если бы не супруга, он сделал бы кухарку своей женой. Ночью баронессу забирают в крепость, а утром гильотина перерубает ее нежные шейные позвонки. Кухарка ликует – вот она, вожделенная свобода для ее возлюбленного! На следующий день барон женится на соседке графине. В ночь свадьбы кухарка закалывает на брачном ложе коварного обманщика и его новоявленную жену, после чего вонзает окровавленный нож себе прямо в сердце. Ну как, Прасковья Макаровна? Сыграете кухарку? Что с вами? Вы плачете?

Девушка и в самом деле рыдала. Прижав к животу тарелку с печеньем, она оттопырила большие мокрые губы, ладонью закрыла глаза и раскачивалась из стороны в сторону, роняя на выпечку сочащиеся сквозь пальцы слезы.

– Прасковья! – не на шутку всполошился фон Бекк. – Прошу вас, успокойтесь! Это всего лишь фильма!

Вытерев покрасневшие веки, девица всхлипнула и проговорила:

– Я бы тоже убила изменщика. И его зазнобу. Только себя бы не стала резать. А пошла бы к этим вашим революционерам и стала бы у них самой главной.

– Так вы согласны сыграть роль кухарки?

– А как же ж!

– Вот это правильно! – выглянул из спальни приободрившийся Чурилин. – Из вас получится прекрасная актриса.

Увидев предмет своего недавнего обожания, кухарка зарделась и смущенно произнесла:

– Вы уж простите меня, Василий Степанович! Неловко вышло. Это карты меня с толку сбили. Гадание проклятущее. Мне гадалка сказала, что через вас я избавлюсь от кухонной копоти, я и подумала, что вы в метресски меня возьмете. А вон оно как получилось. Через вас я в фильме буду играть. Спасибо вам и нижайший поклон.

И, обернувшись к фон Бекку, проговорила:

– Сегодня я выходная, и завтра я свободная. Так что везите меня, господин хороший, где там у вас кино снимают.

– Меня зовут Герман Леонидович фон Бекк. Сегодня, Прасковья Макаровна, уже поздно, а вот завтра за вами придет машина, и вас отвезут на кинофабрику.

– За мной? Машина? Ой, брешете!

Пропустив мимо ушей последнее замечание, Герман поднялся из-за рояля и направился к дверям, по дороге рассказывая:

– Вы, Прасковья Макаровна, должны сыграть так, чтобы у зрителя вырвался стон отчаяния из сострадания к вам…

– Да я! – заволновалась кухарка, теребя спускающийся с пышных плеч платок. – Уж будьте покойны! Сыграю так, что все слезами изойдут. Сыграю лучше всех, лишь бы на кухню не возвращаться. Вот как подумаю, что снова в этот смрад и чад идти, – ноги отнимаются.

Она постояла и нерешительно вымолвила:

– Так я пойду?

– Конечно же, идите, – воодушевился Чурилин. – Печенье на столе оставьте и идите. И не забудьте, завтра в семь утра.

Она уже почти ушла, но вдруг вернулась и проговорила:

– Василий Степанович, вы кушать-то в общую столовую приходите! Больше не стану вас смущать.

Когда за гостьей окончательно захлопнулась дверь, Чурилин бросился к консультанту и, схватив его за руку, начал трясти его кисть, приговаривая:

– Вот спасибо, дорогой мой! Прямо гора с плеч!