Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Так вот, по поводу конституции, которую, конечно, утвердят, я даже не сомневаюсь… Строго между нами — я столько лет вас знаю, я совершенно вам доверяю — нет ли у вас подозрения, Николай Михайлович, что диктатура пролетариата, о которой столько говорят, на самом деле никакого отношения к пролетариату не имеет? И мне кажется, что…

Арфист как-то потерянно посмотрел на него и, размахнувшись, неожиданно ударил скрипача по щеке. Он не рассчитал силу, и вся пятерня отпечаталась на пухлой физиономии собеседника красным пятном. Скрипач отшатнулся.

— За что? — каким-то чужим, не своим голосом спросил он.

— Сами знаете, — отчеканил арфист, глядя собеседнику прямо в глаза.

Он чувствовал ужасное сердцебиение, его щеки горели не хуже, чем у того, кого он только что ударил. Подумать только, он никогда в жизни не бил человека и даже не мог себе представить, что когда-нибудь до этого дойдет; и вот, пожалуйста, дал самую настоящую пощечину коллеге, которого знал не один год. Сейчас арфист был близок к тому, чтобы раскаяться в содеянном, но, увидев неприкрытую злобу в глазах скрипача — лютую, волчью злобу, — внезапно понял, что жалеет только об одном: что не врезал своему собеседнику раньше.

— Я вынужден буду доложить… — проскрежетал скрипач.

— В двух экземплярах, не сомневаюсь, — с вызовом ответил арфист.

Скрипач дернул челюстью, провел рукой по щеке, повернулся и зашагал обратно в зал. «Что я наделал, — в отчаянии думал арфист, — он ведь отомстит мне, обязательно отомстит…» Он пошел в буфет и, вопреки всем своим привычкам, спросил рюмку коньяку. Руки у него дрожали, и чувствовал он себя самым плачевным образом. Буфетчик посмотрел ему в лицо, налил требуемое и не стал задавать вопросов.

Как и предвидел главный осветитель Осипов, Головня не смог сообщить Опалину о Павле Виноградове ничего существенного. Касьянов видел молодого танцовщика лишь во время репетиций и сумел сказать о нем только, что тот «старался на совесть», а Бельгард, судя по всему, вообще не обращал на Виноградова внимания.

Меж тем в зале собиралось все больше народу, в задние ряды партера садились какие-то люди, одни в балетной одежде, другие в обычной, и среди них Опалин узнал Машу, Володю Туманова, комсорга Валентина и концертмейстера Сотникова. Беспокойный гражданин, который не так давно на чем свет стоит костерил Морошкина (Опалин выяснил, что это был режиссер Неворотин), теперь ругался с Осиповым из-за испорченного софита, который должен был давать голубой свет, но не горел.

— Завтра починим, — пробурчал Осипов.

— Завтра! — вскинулся режиссер. — Вчера надо было починить, вчера!

— Так вчера он еще не был сломан, Илья Алексеевич.

— Тем более! — И, оставив Осипова в покое, режиссер отвлекся на другое: — Вася! Вася, посыпь пол канифолью, на сцене скользко!

Мрачный здоровяк Вася стал ходить по сцене с каким-то приспособлением, напоминающим лейку, и посыпать пол. Заметив интерес во взгляде Опалина, Бельгард усмехнулся и сказал:

— Да, видите, сколько у нас тонкостей… И туфли артистам приходится канифолить перед выступлением, чтобы подошвы не скользили.

— А вот и Ирина Леонидовна! — объявил Головня, как-то по-особому приосанившись, как делают обычно мужчины в присутствии особенно яркой и интересной женщины. Обернувшись, Опалин увидел, что к ним идет молодая блондинка в белой пачке, отделанной серебром, и теплых гетрах. Приблизившись, она подняла на Опалина свои выразительные голубые глаза, в которых застыл немой вопрос: кто он, собственно, такой и что вообще делает в ее театре?

— Павлик Виноградов пропал, этот товарищ его ищет, — поспешно пояснил Касьянов. — Иван… э… Опалин, верно? Говорит, у него есть к тебе пара вопросов.

— Ах, ну если это необходимо… — капризно проворковала Седова. — Давайте, только быстро, пока Алексей не пришел.

Лицо простое, крестьянского типа, но красивое и одновременно надменное, как у королевы, — контраст, который озадачил Опалина. А вот и другой: на вид молода, и тридцати еще нет, а выражение глаз — как у хорошо пожившей женщины. Вблизи становилось заметно, что кожа у балерины уже попорчена гримом, что икры у нее излишне мускулистые, а плечи для женщины слишком широкие. И все же, несмотря ни на что, чувствовалась в Ирине Седовой какая-то изюминка, которая выделяла ее среди остальных, и тогда вы забывали о плечах, которые ее не красили, о крупных пальцах и вообще обо всем на свете.