Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Да. Это не точно, но вполне вероятно. — Она покачала головой. — Правда, мне пришлось бы быть рядом с ним. Он же совсем к этому не готов, я б ему все объяснила.

Я расхохотался, закрыл записную книжку и убрал ее в карман.

— Ну и бред! Вы не можете втянуть в это дело бедного мальчишку.

— Почему нет?

— Во-первых, его бабушка ни за что на это не согласится. Во-вторых, это глупо.

Катерина была слишком на взводе, чтобы съязвить в ответ.

Макгрей просто вздохнул.

— Перси, хочешь снаружи меня подождать? С разбитым носом?

— Я думаю, лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это пойти и допросить тех людей, либо как-то иначе помочь этому делу в пределах осязаемого мира. Время идет, а наше расследование так и не сдвинулось с места. — Макгрей раскрыл было рот, но я повысил голос: — Даже если ты сумеешь выкрасть этого бедного ребенка, и он свяжется со своей прабабушкой, и она подтвердит, что сама убила тех шестерых , потому что они предали ее при жизни, — каким образом это поможет вам в суде? — Произнося последнюю фразу, я в упор смотрел на Катерину.

Повисла весьма напряженная тишина, и в глазах Катерины растворился последний отблеск надежды.

Макгрей пригвоздил меня взглядом, как бы говоря «ну, молодец». Он стиснул ладонь Катерины и приободрил ее.

— Адольфус, можешь оказать мне еще одну услугу? — с мольбой в голосе произнесла она, когда мы засобирались на выход.

— Конечно, дорогуша.

Она закусила губу.

— Пожалуйста, проверь, как у меня идут дела. В пивоварне. Толстый Джонни почти каждый день заходит ко мне с гроссбухом, но у него всегда было плохо со счетом и сборами долгов. Я бы не стала просить тебя об этом, Адольфус, но мне нужно позаботиться о деньгах… ради моего мальчика…

— Хватит уже об этом! Мы вытащим вас отсюда. Клянусь.

Он улыбнулся ей, но Катерина едва сумела приподнять углы рта ему в ответ.

Я не знал, как ее обнадежить. Дело выглядело так себе. В конце концов я просто пожал плечами и вышел из комнаты.

— Она может помочь кому угодно, но только не себе? — сказал я по пути наружу.

Мы остановились у главных ворот, поскольку на улице по-прежнему яростно лил дождь.

— Ты сам ее слышал, — сказал Макгрей, поджигая недокуренную сигару. — Элис все запятнала своей тенью.

— Похоже на удобную отговорку.

— Удобную?

— Сколько она брала с тебя за свои «консультации»?

Он поморщился.

— На что это ты намекаешь?

— Что, если ее «око» — это лишь сеть тайных лазутчиков, которые все за нее разнюхивают? Тех, кто следит за всеми ее легковерными клиентами, включая тебя. Связаться со своими пешками, будучи в тюрьме, она не может, поэтому…

Тут Макгрей бросил сигару и затопал прочь. Я ощутил укол вины, наблюдая, как по его поникшим плечам хлещет дождь. Ужасные сомнения, должно быть, одолевали его… Много лет Катерина подпитывала не только его бредовые убеждения, но и последние капли его надежды на исцеление сестры. Разоблачение цыганки как мошенницы означало бы, что выздоровление Фиалки всегда было пустым обещанием.

Я никогда по-настоящему не верил, что этой девушке можно вернуть рассудок — тем меньше, чем больше узнавал о ее болезни. Но я так же знал, что прежде не стал бы говорить об этом столь прямолинейно. Дурной характер брал надо мной верх, а терпение иссякало с каждым днем.

Я потер бровь, снова чувствуя, как меня накрывает волной жуткого отчаяния, которое никак не желало отступать.

Перед тем как нырнуть в дождь, я оглянулся и заметил, что Катерину ведут обратно в камеру. Прежде чем тюремщики захлопнули дверь, наши глаза на мгновение встретились.

Я решил еще раз поговорить с ней. Один на один — были вещи, в которых она ни за что не призналась бы в присутствии Макгрея.

Пока я рысью бежал по эспланаде, в голову ко мне стала закрадываться мрачная мысль — нежеланная, но неизбежная.

Что она действительно может быть виновна.

На следующий день больших свершений не планировалось, поскольку то было воскресенье, так что я предался праздности — с сигарами, бренди, чревоугодием и чтением бульварных романов. Ни Макгрей, ни хлопоты с делом не помешали моему блаженству, но вынужден признаться, что к наступлению вечера я начал ощущать некоторую скуку. Впрочем, в понедельник я успел пожалеть о своей жажде впечатлений.

На первых же страницах утренние газеты огласили назначенный день суда — второе октября, — и от вида этой даты меня пробрал озноб. На подготовку у нас осталось всего девять дней. Девять!