Олег Петрович-Белкин - Настоат

Дункан кланяется; рука его крепко сжимает пальцы Иненны. Пора возвращаться домой!

Ламассу подходит вплотную.

– А на прощание я вам скажу: очень не советую появляться здесь снова. Забудьте об этом Замке! И не вздумайте присылать сюда своего маленького ублюдка, Йакиака – в следующий раз при встрече я порву его на части. Обещаю. И сделаю это с огромным удовольствием, как делал уже не раз прежде. И никакое Следствие, никакая власть его не спасут – здесь ваши законы не действуют. Мы вне Города! Вы даже не представляете, с чем имеете дело и с чем способны столкнуться!

Иненна, а что касается вас… Не воображайте, будто сегодня вам повезло. То, что вы с Дунканом уходите отсюда, – это не ваша сила, и уж тем более не удача; это наша священная воля. Добрая воля. Которая, в случае чего, может перемениться.

Угрозы Ламассу более меня не пугают. Они – словно выстрелы в пустоту. Стоит ли опасаться, когда теперь я с ним – с моим красивым, милым Дунканом.

Но вот обстановка… Холод, снег, вьюга; поземка, стелющаяся по одиноким равнинам… Я так и не поняла, что такое есть этот Замок и кто в нем хозяин.

– Ламассу, вы говорите, словно хранитель этого места. Я чувствую себя, будто в Аду. Окрест меня – мир теней, не иначе, – тихо шепчет Иненна.

– Не порите чепухи! Ад пуст – все демоны в Городе. Отбросьте иллюзию внешнего сходства – это лишь диктат слов и навязчивых мыслей, тирания сознания. Дворец сей – предбанник, из которого можно попасть вниз или вознестись выше. Так что не перебарщивайте с метафорами!

Все, что происходит здесь, видится вам совершенно превратно. В ином, сумеречном, полностью искаженном свете. Впрочем, по-другому и быть не может – даже Хозяин пока плутает в потемках. И вообще – поинтересуйтесь у Дункана: уж он-то, как никто другой, знает – или хотя бы догадывается, что «Ад – это Другие». В любом случае, скоро ему это будет явлено. Так ведь, господин Клаваретт? Вы уже в предвкушении?

Дункан упорно молчит. Какое ослепительное, стоическое самообладание! Ироничная усмешка играет на его губах, однако в глазах я вижу печаль и тревогу…

– Что, нечего сказать? То-то же… А то – ишь! Вообразили себя героями катабасиса. Не слишком ли много чести для двух идиотов?

Ладно, я устал… Идите! – рычит Ламассу. – Идите и вкусите сполна прелесть цепких объятий друг друга; напейтесь или погрузитесь в работу; ведите и дальше подковерные игры против Курфюрста. В общем, займитесь всем тем, чем обычно, а на большее и не претендуйте. Запомните, Дункан: оные убийства – не вашего ума дело. Слышите, Иненна? То же самое касается и вас. На этом пути – лишь холод, смерть и забвение. Ничего больше. Остановитесь, пока есть возможность!

А теперь оба – пошли вон отсюда! Мне пора отдыхать. Да и Хозяин, должно быть, заждался…

И одним прыжком, воспарив над землей, он оставляет ледяную поляну, а вместе с ней и нас – одних, совершенно одних – наедине друг с другом. И долго еще откуда-то сверху, а может, из леса – или еще дальше, из самых покоев Настоата, – я слышу резкий, что барабанная дробь, лай; слышу протяжный вой, подобный и смеху, и плачу; слышу, наконец, гробовую тишину – и от крика ее не убежать и не укрыться; она – самый громкий звук в мире.

Но это не страшно – ведь со мной Дункан. Позабыв обо всем, он целует, обнимает мое нежное тело. Рука его скользит ниже… Не сейчас, дорогой, позже!

– Иненна, ты вся дрожишь! Возьми плащ – и тронемся в путь. Город уже близко.

Как быстро мы стали одним целым! Такое ощущение, что я знаю его целую вечность.

– Скажи, милый, ты ведь не злишься, что я явилась сюда одна, по собственному произволу, без твоего приказа и ведома? Что на свой страх и риск пришла в этот замок, отыскала подозреваемого, говорила с ним, даже обманывала, пытаясь самостоятельно раскрыть преступление? Скажи, ведь не злишься?

– Нет, Иненна, конечно же, нет. Я должен, но как-то не получается. Шел сюда и представлял, как вышвырну тебя вон из Великого следствия, если, конечно, застану в живых. А потом увидел кучу зевак, старых больных оборванцев, что столпились на поляне в ожидании действа, да еще бесцеремонного Ламассу с его вечной ухмылкой. И посреди всего этого сброда – тебя, слабую, беззащитную, испуганную, дрожащую. И из души моей все как-то исчезло, испарилось, как будто и не было. Не порицание тебе нужно, не гнев, злость и обида. Но забота. И понимание.

– Дункан, я и подумать не могла, что ради меня ты осмелишься войти в этот Замок. Сколько сплетен и домыслов я слышала раньше! О высокомерии твоем, надменности, чванстве. О многом другом, о чем теперь и говорить стыдно. Похоже, все это – ложь!