Олег Петрович-Белкин - Настоат

Я ощущаю обжигающее дыхание Ламассу на своей загрубевшей, подобно панцирю, коже. Он лижет мне руки, лицо, губы. Я и не заметил, как он оказался совсем рядом. Горькие слезы текут по щекам.

– Не плачьте, Хозяин – все впереди! Помните: имя, подлинное или мнимое, не есть нечто вечное, неизменное – оно даруется другими, но зависит только от вас. Время еще есть, оно не упущено. Слушайте только себя! Ну и моих советов, конечно! Но довольно об этом – вы должны отдохнуть. Доброй ночи, Хозяин! Сегодня она будет темной – и не только для вас…

Замок укрыт белым саваном снега. Озябший, он смотрит на меня сверху вниз. Кутаясь в плед из ночных сновидений, готовится рассказать красивую сказку. Настоат, послушай ее – она тебе пригодится… А может, это вовсе не сказка.

Слушай – и засыпай.

Великий альгвасил открывает свою книгу – в ней записано все от начала времен…

Великий альгвасил открывает свою книгу – в ней записано все от начала времен. Про себя он истово клянет злосчастную участь – и действительно, не повезло: именно ему поручено сегодня вести протокол. А день обещает быть долгим. Но пока еще рано – те двое, от кого зависят жизнь и судьба Вечного Города, по-прежнему стоят на балконе.

Сегодня мне, кажется, немного получше, но тело по-прежнему ноет – хотя и не так, как вчера, когда боль словно разрывала меня на куски. Не знаю, как пережил эту ночь – она была темной… Мир отторгает меня; выталкивает то, что серые люди зовут бессмертной душою. Подобное словоблудие мне претит, оно отвратительно: речь сия – признак слабых и ничтожных умов. Но стоит ли отрицать неизбежное? Правда всегда останется правдой – даже будучи выражена столь косно и опрометчиво: сознание мое гаснет – и это священная истина.

Плоть вопиет, что час мой все ближе… Теперь уже счет идет не на столетия и годы – нет! На дни и недели, самое лучшее. Стану ли я чем-нибудь после, чем-то высоким иль низким – или просто обращусь в дыхание, прах, тишину, из которой я и родился?

Сколько слышал я от полуживых, или прокаженных, или ведомых на казнь, что в предсмертные минуты помыслы все обращаются к вечности, к сокрытой стороне бытия – слышал и верил, наивный, и верил, будто себе. И вот я сам у порога… И что? Хоть сейчас я готов исчезнуть, уйти, испариться, что роса при первых лучах восходящего солнца.

Все это пустое, все совершенно неважно – другой вопрос волнует меня; острой иглой он засел в сердце, и колет, и колет, и колет… Личная судьба меня не заботит: гниение в гробу, ледяное ничто или геенна огненная – какая, в сущности, разница? Но что будет после моей смерти с Ландграфством – вот что действительно не дает мне покоя. Решения нет – все варианты внушают лишь ужас. «Предчувствие гражданской войны». Есть только один выход, который кажется мне верным, – но слишком многие будут против, и в том числе он – в первую очередь он! – мой ближайший советник и единственный друг в призрачном, окружающем королевстве зеркал… Даже не знаю, с чего начать разговор…

Деменцио! Сколько всего мы пережили вместе! И вот, неумолимо подкрадывается час расставания… Еще пара недель – и меня не станет. Выживешь ты в водовороте страстей и событий, что накроют наш Город, лишь только весть о моей кончине достигнет окраин? Я очень хочу верить, что все будет в порядке!

А помнишь, как несколько лет ты правил заместо меня? Года четыре – не больше! Конечно, тебе хотелось остаться подольше, но помехой была моя жажда власти – она порабощала, подчиняла, жгла меня изнутри, и противостоять ей я был не в силах. Волна ее улеглась лишь недавно – и, глядя назад, я со стыдом вспоминаю, что некогда обратил тебя во временщика, призванного блюсти покой спящего Города.

Какая ирония! Все, чего я желаю сейчас, – скинуть тяжкое бремя и отойти от дел навсегда, но не позволяет этот дикий, чудовищный, бессознательный страх – ужас возмездия, что склизкими щупальцами опутывает мне сердце. Как глупо и смешно: я был бессилен тогда – и еще ничтожнее стал сейчас. Жизнь прожита зря… Sic transit gloria mundi.

Улыбаясь, Деменцио смотрит вниз. По длинным узким улочкам старого Города, прилегающим к величественному дворцу Курфюрста, нескончаемым потоком идут измученные, уставшие от двухдневного марша войска.

– Ave, Caesar, morituri te salutant ! [31] Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя (лат.). Мой правитель, Принцепс, они приветствуют вас! Какое прекрасное, упоительное зрелище! Как гордо развеваются их стяги, хоругви под ожесточенными порывами ветра! Солдаты готовы на все ради Ландграфства! Они – словно агнцы, ведомые на заклание… Но цель того стоит – благополучие и счастье Великого Города.