Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Я оглянулся на Николу – тот показал большим пальцем на выход.

Вышли оба.

– Протянет от силы месяц, – сказал я. – Может, два. Ему нельзя ходить, нельзя вставать, вообще никак шевелиться.

– Его душа велика, – сказал Никола. – Он один из самых сильных.

– Неважно, – сказал я. – Дух – это дух, а материал – это материал. Мы все зависим от своих материальных тел.

Никола долго молчал.

Я подумал, что сейчас он мне совсем не нужен: скорее бы ушёл.

– Ты можешь это как-то замедлить? – спросил он.

– Я наложу стальные скобы. Это поможет, но ненадолго. Поверь моему опыту.

– Конечно, верю, – ответил Никола. – Но учти, братец. Вы мне нужны все. Треснувшие, лопнувшие, всякие. И Дионисий безголовый нужен, и Читарь, и Параскева нужна. Какая помощь тебе требуется?

– Никакой, – ответил я.

На том расстались.

Он исчез во мраке, вместе со своей кобурой и со своей седой полукруглой бородищей: неспешный, всесильный.

Я вспомнил, что у католиков святой Николай со временем трансформировался в безобидного розовощёкого Санта-Клауса, но у православных христиан почему-то такого не произошло: Дед Мороз остался простейшей мистической, волшебной сущностью, в которую верит лишь ребятня; сущностью, никак не связанной с церковью, отдельной от религии, своего рода богом детей, самостоятельным волшебным стариком, приходящим раз в год в конце декабря и немедленно исчезающим в первых числах января.

Есть такой неприятный психологический выверт, когда ты видишь человека, очевидного титана, лидера, сильного и твёрдого, и влюбляешься в него, и доверяешься ему, – но вдруг, наблюдая за ним и взаимодействуя, понимаешь, что титан и лидер, увы, не столь крепок, как ты себе вообразил; ты любишь не его, а свой нафантазированный образ; расстаться с возлюбленным образом жалко, трудно либо вовсе невозможно.

Религии рождаются не из биения шаманских бубнов, а из стона тоскующей, надеющейся души. А вдруг кто-то есть? Кто-то особенный? Впятеро, вдесятеро сильнее меня, тебя, нас? Кто-то, вырезанный из крепчайшего дуба, выкованный из стали? Кто-то, кому нипочём невзгоды? Пусть его кличут любым именем, или прозвищем. Большинство людей лишены воображения, им нужно чётко обозначить: вот Бог, вот его материальное воплощение; вот Сын Бога; вот пророк Бога.

Главное – чтобы он был, знал путь, озвучивал истины.

Я запретил Читарю двигаться, едва дождался утра, со всех ног бросился в магазин, долго искал его, спрашивая подряд у всех прохожих. Купил всё, что нужно, вернулся – и за четверть часа управился с простой операцией. Левкас из раны удалять не стал, от левкаса пользы никакой, но и вреда тоже; наложил поперёк трещины стальные планки длиной в мизинец и закрепил их болтами, а затем широкими монтажными ремнями стянул тело Читаря на талии, на груди и на шее. Получился корсет, сохраняющий верхнюю часть тела в неподвижности. Это, конечно, не решало проблему полностью, но хотя бы приостанавливало развитие дефекта.

– Можно лежать, – объявил я ему. – Можно стоять. Нельзя шевелиться, двигаться. Как ты хочешь?

– Cтоять, – ответил Читарь. – Что же я, инвалид? У меня есть книги. Можешь сделать мне аналой?

– Конечно.

– Тогда сделай, ради бога. Я займусь делом.

Жалость захлёстывала меня, я – опять же бегом – выскочил в цех, разъял голыми руками деревянный поддон и сколотил из него аналой.

Работа сразу успокоила и дух, и сердце.

Аналой установил у окна, где больше света, поднял Читаря и утвердил его вертикально.

Книги его лежали стопой на столе, я спросил, какую взять; он пожелал Даниила Андреева.

– Руку осторожно подними и положи сверху, – велел я. – Когда будешь перелистывать, старайся не шевелить плечом.

– А креститься? – спросил Читарь.

– Нельзя тебе креститься, – сказал я, раздражаясь. – Ничего нельзя. Даже говорить нельзя! У тебя трещина в подзатылочной области! У тебя голова лопнет, как арбуз, понимаешь?

– Сколько мне осталось? – тихо спросил он.

– Не знаю! – солгал я. – Но на твоём месте я бы готовился к худшему.

Читарь улыбнулся, взгляд стал ясным, зрачки пролились щедрым золотым светом.

– Братик, – сказал он, – братик мой любимый! Неужто ты забыл, кто мы такие? Для нас всё худшее – позади, а впереди мы имеем жизнь вечную, в этом мире или в другом.

Он поднял руку, раскрыл книгу на заложенном месте.

– Вот послушай, что написано. – Стал читать, водя пальцем по строкам. – “Разрабатывая веками практические приёмы воздействия воли на человеческий организм и на внешнюю материю и подводя человека к этому лишь после длительной нравственной подготовки и многостороннего искуса, высокоразвитые религии поднимают сотни и, может быть, даже тысячи людей до того, что в просторечии называется чудотворчеством. Эту методику, крайне трудоёмкую и вызывающую жгучую ненависть современных филистеров, отличает один принцип, науке чуждый: принцип совершенствования и трансформации собственного существа, вследствие чего физический и эфирный покровы личности становятся более податливыми, эластичными, более послушными орудиям воли, чем у нас. Этот путь приводит к таким легендарным якобы явлениям, как телесное прохождение сквозь предметы трёхмерного мира, движение по воздуху, хождение по воде, мгновенное преодоление огромных расстояний, излечение неизлечимых и слепорождённых и, наконец, как наивысшее и чрезвычайно редкое достижение – воскрешение из мёртвых. Здесь налицо овладение законами нашей материальности и подчинение низших из них высшим, нам ещё неизвестным”.