Наталья Александрова - Черное Рождество

– Господин полковник, вы удовлетворены моим рассказом, – подчеркнуто сухо спросила она, – могу я быть свободной?

– Да, конечно, но вы не рассказали мне, что вы думаете по поводу лейтенанта Ткачева?

– Я мало общалась с ним во время пути. А потом уже здесь видела, что он со Стасским тоже на ножах. Стасский умел и любил говорить людям отвратительные вещи. Так и с Ткачевым: когда он после тоста подошел к Стасскому и просил выпить с ним из одного бокала в знак примирения и того, что все их разногласия забыты, Стасский усмехнулся так неприятно и сказал, что побоялся бы пить с ним из одного бокала, но раз Ткачев уже отпил, то он тоже отважится. Странно, он как будто предчувствовал, что его отравят… – удивленно произнесла Юлия Львовна.

– Вы точно помните, что он так сказал? – заинтересовался Горецкий. – Вы хорошо слышали?

– Ну да, я сидела с бокалом, а Стасский все вертелся возле меня, и когда лейтенант подошел, они оказались рядом. И Стасский ответил на предложение выпить… сейчас я вспомню точно… ах да: "Не люблю пить с кем-то из одного бокала, но с вами, лейтенант, выпью. Потому что вы сами уже из него отпили.

Учитывая события в Новороссийске, так оно будет спокойнее".

– Вот как? – Брови полковника Горецкого сегодня так часто поднимались вверх, что изрядно устали. – Благодарю вас, сударыня, у вас отличная память.

Полковник взял ее тонкую руку и почтительно поцеловал. Рука не дрожала и не была холодной – если Юлия Львовна и беспокоилась, то хорошо умела держать себя в руках. Горецкий выпрямился и встретил ее насмешливый взгляд – она прекрасно поняла, зачем он поцеловал ей руку. Усилием воли он сдержался, чтобы не покраснеть. Нелегко иметь дело с такой незаурядной дамой. А может, он стареет?

После беседы с Юлией Львовной в разговоре с Сильверсваном Горецкий не стал ходить вокруг да около.

– Вы, господин капитан, будете слушать, а я буду рассказывать. И поправьте меня, если я ошибусь. В одна тысяча восемьсот восемьдесят девятом году в городе Вильно случилась такая история. Некий аптекарь по фамилии Зильбершван вступил в сожительство с женой одного торговца антиквариатом. Купец был богат и стар, а жена у него была молода и легкомысленна. Она вскружила голову аптекарю с самой очевидной целью. – получить от него яд, чтобы отравить старого и постылого мужа. У самой же у нее был на примете молодой красивый офицер, который готов был скрасить существование богатой и нестарой вдовы. Дамочка к тому же была недурна собой. Но, как я уже говорил, легкомыслие ее доходило до глупости.

Влюбленный аптекарь же, как свойственно людям его профессии, головы до конца не потерял и заподозрил неладное. Он проследил за своей дамой сердца и вычислил ее поклонника-офицера, после чего, движимый праведным негодованием, решил отомстить.

Он уверил жену антиквара, что яд, который она получила, действует быстро и не отставляет следов в организме, сам же подсунул ей обыкновенный мышьяк.

Смерть от мышьяка никогда не наступает сразу, несчастный антиквар долго мучился, так что доктора успели сообразить, что дело нечисто. После вскрытия выяснилось, что покойный съел с супом огромное количество мышьяка. Было очень громкое дело, не сходившее со страниц газет целый месяц. Дошло и до столицы.

Вдову приехал защищать сам Плевако – кстати, именно от него я и знаю все подробности этой истории, то, чего не было в газетах.

Рыдающая привлекательная вдовушка, которой очень шел траур, сумела разжалобить присяжных и, представьте себе, ей дали меньший срок, чем аптекарю Зильбершвану! А юный поручик оказался вообще ни при чем, он даже не знал, что мужа собираются отравить!

Горецкий заметил, что капитан сжал кулаки и сверкает глазами.

– Орест Николаевич, правильно ли я изложил эту незабываемую историю?

– Правильно, – глухо ответил капитан. – Эта отвратительная история преследует меня всю жизнь.

– Кем вам приходился аптекарь Зильбершван?

– Двоюродным дядей, черт бы его побрал! – воскликнул капитан. – Не такое уж близкое родство… Просто уже давно наша ветвь пишется как Сильверсваны. А Стасский был тоже из Вильно, он, разумеется, всю историю знал. Так и ждал я, что он начнет взахлеб рассказывать, да еще при Юлии Львовне!

– И решили Стасского устранить? – невинно задал вопрос Горецкий.

– Ах, оставьте! – Капитан закричал, как кричал он, должно быть, в шторм на своей канонерке. – Я его терпеть не мог, это верно, но не боялся. Ну, рассказал бы он, посмеялся бы надо мной еще раз, а что еще он мне сделать мог? Да стал бы я из-за такого мелкого мерзавца грех на душу брать! А что вам сразу не рассказал, то виноват, струсил. Думаю – аптекарь, яд, – сразу меня и заподозрят.