Наталья Александрова - Черное Рождество

– Бывало и такое? – поднял брови Горецкий.

– За все время три случая было, – вздохнул Колзаков. – Конечно, там собрали всех штрафных, то есть народ-то отчаянный, кто несколько раз из плена бежать пытался. Но характеры-то у людей разные: один – у всех на виду терой, а когда живет в такой гадости, то не выдерживает.

– А вы как же выжили, Николай Иванович? – спросил Горецкий с неподдельным интересом.

– Да как, – смущенно улыбнулся тот, – воды там давали сколько нужно – то есть самому можно было из колодца черпать. Она ржавая была, мутная, но мыться можно. Вот я каждое утро обливался, бельишко почаще стирал. Потом взял тряпочку чистую, в нее ложку-чашку заворачивал, а когда ел, то на стол подстилал, чтобы не на грязное… Борис прислушался с недоумением: человека спрашивают, как он сумел выжить в том кошмарном аду, где боевые офицеры вешались от безысходности в отхожем месте, а он рассказывает о какой-то тряпочке и стиранном бельишке… Горецкий слушал очень серьезно, и в глазах его, прячущихся за пенсне, Борис не смог увидеть ни пренебрежения, ни насмешки.

– Там и познакомился с поручиком Богуславским, – вспоминал Колзаков, – на нарах рядом лежали. Рассказал он мне про невесту, портрет ее показал. Запомнил я ее по фотографии – уж очень женщина красивая. Хороший был человек, смелый – рассказывал, как три раза из плена бегал. Сидел в крепости, в одиночке, потом его к нам, в Гиблое Болото, перевели. В плен попал он по нелепой случайности – не в бою. Он, видите ли, очень хотел с невестой, с Юлией Львовной, повидаться, а она работала сестрой милосердия в лазарете где-то под Киевом. И вот он, Богуславский-то, передал ей письмо с одним поручиком, что будет ждать ее в такие-то числа в местечке одном, вот забыл, как оно называлось. Перед отправкой на фронт хотел с ней повидаться. Ждал – ждал, а она не приехала. Он эшелон свой пропустил, выпросил разрешение догнать потом… В общем, так он ее и не повидал, а когда ехал за своими на поезде, то австрияки прорвались, дорогу подорвали. Они, несколько офицеров, пошли пешком через лес и попали прямо австриякам в плен.

Борис с полковником Горецким переглянулись. Поручик, который взялся передать письмо, – это, несомненно, Стасский Тогда Юлия Львовна с ним и познакомилась. Но… письмо, судя по всему, он передал, так почему же она не поехала проститься с женихом?

– Несколько недель такая наша, с позволения сказать, жизнь продолжалась, – снова заговорил Колзаков. – А потом подходит как-то ко мне один полковник, – Колзаков оглянулся на Горецкого, – и начал так обиняком разговор о побеге.

Сказал, что они – целая группа у них образовалась – долго ко мне присматривались и что меня поручик Богуславский очень рекомендовал. Я согласился, конечно, с ними бежать – иного выхода не было. Они в углу за нарами разобрали пол и рыли потихоньку подкоп, а на день ставили доски на место.

Поручик Богуславский смелый был, но молодой, горячий… все торопил полковника. А я стал замечать, что неспокойно как-то вокруг. Мы в секрете держали наши планы – боялись, что кто-то предаст, бывали случаи… Люди, как я говорил, по-разному лишения переносят. В общем, решились мы, и однажды ночью, когда был сильный дождь, все семеро пролезли под стеной барака и потихоньку пробрались через двор. На проволоку бросили шинели и перебрались А после слышим – шум, топот, тревога. Не то кто-то нас предал, сообщил австриякам, не то сами они спохватились. Мы все врассыпную – и бежать. Уж не знаю, кто еще ушел, а только на рассвете мы с поручиком на берегу реки оказались. И тут-то нас и нагнали солдаты с собаками. Один выход – реку переплыть, чтобы от собак отвязаться. А на дворе ноябрь месяц, вода холодная, да мы еще уставшие и в одежде. Как я доплыл – не могу вспомнить. А Богуславского подстрелили, а может быть – сердце не выдержало в холодной воде или плавал он плохо, но только стреляли австрияки, стреляли – а потом перестали, под воду он ушел. Так и погиб… царствие небесное. – Колзаков перекрестился и надолго замолчал.

– И вы, стало быть, там, под орехом, все это в подробностях Юлии Львовне пересказали?

– Я? – встрепенулся Колзаков. – Что вы! Я – нет… Но все же пришлось кое-что вспомнить… Она хорошо держалась, сказала, что надежды жениха живым найти у нее давно уже не осталось. Ну, я и сказал ей твердо, что погиб он, что я сам видел.

Да и про то, как в плену жили… кое-что, коротко.

«Вот почему тогда, после разговора, у нее было такое страшное лицо», – понял Борис.