Наталья Александрова - Черное Рождество

– Вы удивлены? – рассмеялся полковник, но сообразил, что она нарочно уводит разговор в сторону и собрался с мыслями. – Сударыня, давайте оставим разговор о моих желаниях. Я беседую со всеми, вот дошла очередь и до вас. Вы уж простите, но господин Колзаков рассказал мне о последнем вашем разговоре.

Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего жениха.

– Это было давно. – Она отвернулась, помолчала немного и снова подняла глаза на Горецкого.

– Итак, вы выяснили, что у меня был мотив для убийства Стасского. Ведь если бы он передал мне письмо вовремя, возможно, Борис не попал бы в плен и не погиб.

– Борис? – переспросил полковник.

– Ну да, мой жених, поручик Борис Юрьевич Богуславский. Стало быть, по-вашему, я узнала от Колзакова про это и сразу же вечером насыпала в бокал Стасского яду.

– Теоретически это мог сделать любой, и вы в том числе, – поддакнул Горецкий.

– Возможно, – согласилась Юлия Львовна, – но я этого не делала. Не скрою, я ненавидела и презирала Стасского еще со времени нашего с ним знакомства. Он привез мне письмо от жениха и тут же принялся грубо за мной ухаживать… Я не знала тогда, что он нарочно задержался в дороге, чтобы мне было поздно ехать к Борису… И если бы ценой его смерти я могла Бориса спасти, я задушила бы Стасского собственными руками. Но… Бориса давно нет на свете, больше трех лет.

Какой вы сказали мотив – месть?

– Возможно, – неуверенно пробормотал Горецкий.

– Полковник, я – фаталистка. Я считаю, что смерть и так собрала с нас обильную жатву. Мой долг – помогать жизни, а не отнимать ее. И если человек заслуживает смерти, то рано или поздно она его найдет.

– Ну, если так рассуждать, то все мы когда-нибудь умрем, – возразил Горецкий.

– Вы – не так уж скоро, – Юлия Львовна улыбнулась, – поручик Ордынцев рассказывал вам, что я умею угадывать смерть?

– Нет, – в полном изумлении ответил Горецкий.

– Вот как? Ну ладно. Вы, Аркадий Петрович, живете рассудком, и даже романтизм ваш какой-то книжный. Профессорский академизм слишком сильно в вас развит. Люди интересуют вас, как биолога интересуют какие-нибудь насекомые.

Горецкий нахмурился, вспомнив, что точно такие слова прокричал ему недавно Ордынцев в этой же комнате.

– Хм, сударыня, давайте перейдем ближе к делу. Допустим, я верю вам, что вы не убивали Стасского. Кто в таком случае это сделал? Я не говорю: мог сделать, я спрашиваю: кто сделал? Вы сидели весь вечер и наблюдали за мужчинами, вы ничего не заметили?

– Я заметила, что все присутствующие терпеть не могли Стасского, но это неудивительно, он вел себя так, что у каждого вызывал только ненависть и раздражение.

– У вас и Колзакова – понятно почему, Ордынцев поругался с ним из-за вас, а почему Стасского недолюбливали моряки?

– Он все время приставал к капитану Сильверсвану, коверкал его фамилию, называл Зильбершваном. Не понимаю почему, но это страшно выводило Ореста Николаевича из себя. Он, разумеется, человек воспитанный, морской офицер – выдержанный и галантный, но я замечала, что ему стоит больших трудов удержаться от резкого ответа.

– Какое он вообще произвел на вас впечатление?

– Самое хорошее, – не колеблясь ответила Юлия Львовна. – Он из чистой любезности взял меня на канонерку и во время плавания всячески меня опекал, но делал это ненавязчиво и тактично. Мы много разговаривали, он рассказывал мне о детстве. Он родом из Вильно… – Как вы сказали? – встрепенулся полковник Горецкий. – Из Вильно?

– Ну да, а что?

– Ах, вот теперь я вспомнил… Вильно, аптекарь Зильбершван… Но это было давно, почти тридцать лет назад… А вы знаете, что покойный Стасский тоже был родом из Вильно? Там много поляков.

– Не знала.

Юлия Львовна рассеянно глядела в окно и вдруг заметила во дворе Бориса Ордынцева. Он понуро бродил, обходя попадавшихся на дороге татар, которые собирались на похороны Мусы. Почувствовав ее взгляд, он поднял голову и посмотрел на нее жалко и беспомощно. Она поняла, что он подозревает ее в убийстве Стасского, что волнуется за нее, что хотел бы ей помочь, но не представляет, как это можно сделать. Еще она поняла, что он ничего не рассказывал полковнику Горецкому о прошедшей ночи, а если старый лис сам о чем-нибудь догадался, то пусть и остается со своими догадками, от Бориса и от нее он ничего больше не добьется. То, что произошло прошлой ночью, касается только их двоих, и нечего несносному полковнику совать нос в чужие дела. Борис вздохнул и отвернулся. Светлые волосы, этот поворот головы… Сердце сдавила привычная тоска.