Александр Арсаньев: Третье дело Карозиных

– Как знать, – с самым безмятежным видом улыбнулась ей Анна Антоновна, по всей видимости, ничуть не смущенная ситуацией. – Катюша, может, ты вовсе не о том жалеешь. Как знать…

Катеньку все это вывело из себя окончательно, она недовольно качнула головой и вышла из комнаты. Обратно домой она ехала в самом ужасном расположении духа, по сравнению с которым ее утреннее слезливое настроение показалось бы кому угодно едва ли не радостным. Что же все-таки происходит, думала она, рассеянно глядя на книгу, лежащую у нее на коленях. Что же все-таки происходит?

Вопрос, конечно, был риторический, как сказал бы Никита Сергеевич, который в это же самое время получил некую записку. Признаться, отнесся он к ней с подозрением в силу уже сложившегося недоверия ко всем письмам и запискам, что было вовсе неудивительно в свете последних событий. Записка была от Фарапонова и Никите Сергеевичу ничего другого и не оставалось, как все-таки поверить ее содержанию, да и тому, что написана она была самолично подполковником, поскольку Карозин все равно не знал почерка Дениса Николаевича. В записке же подполковник назначал встречу на том же самом кладбище, на Божедомке, в самое «подходящее» для таких встреч время – в половине двенадцатого ночи, при этом почему-то просил непременно прихватить с собой ту самую растерзанную книгу. Карозин очень удивился, прочел записку еще несколько раз. В постскриптуме стояла одна только фраза:

«Поверьте, что это чрезвычайно важно».

Ну уж в чем в чем, подумал про себя Никита Сергеевич, а в том, что это «чрезвычайно важно» сомневаться не приходится. Только вот для кого это важно? Карозин невесело усмехнулся и решил все-таки проверить подлинность записки – протелефонировал в управление. Правда без результата, поскольку подполковника на месте все равно не оказалось, чему Карозин ничуть и не удивился, если говорить по чести. Что ж, съездим, посмотрим, решил он про себя. Интересно, а Катя тоже получила подобное извещение? Если это написал действительно подполковник, подумалось Карозину, то уж наверняка и Катенька получила подобную записку. Хотя в таком вот случае зачем же предупреждать и писать им по-отдельности? Не проще ли просто протелефонировать домой или, например, написать в той же вот записке к нему, что и «Катерина Дмитриевна пусть с вами приезжает»?

Немного поразмыслив на эту тему, Карозин, уже собираясь на новую лекцию и поднимаясь по лестнице в аудиторию, внезапно остановился. Смутное предчувствие, что с Катей что-то может случиться, мгновенно переросло в уверенность, и вместо того, чтобы отправиться в аудиторию, он спустился вниз и протелефонировал домой. А спросив, дома ли Катерина Дмитриевна, услышал в ответ, что ее нету, как уехала она в час дня, так до сих пор и не возвращалась. Карозин посмотрел на брегет – стрелки часов показывали без четверти три пополудни.

Желание убедиться, что с его любимой женой все в полном порядке стало вдруг таким острым, что он едва удержался от того, чтобы прямо сейчас же, все бросив, не кинуться домой и не обнять ее. Но секундная слабость прошла и Карозин вернулся в аудиторию, правда на сей раз лекция его была не в пример обычным, просто образцовым. Профессор был настолько невнимателен и рассеян и так часто поглядывал на часы, что у его учеников сложилось мнение, будто нынешний вечер для него крайне важен и он ждет не дождется, когда же сможет наконец покинуть университет. Едва только положенный час истек, как Никита Сергеевич покинул аудиторию первым, бросив только рассеянное: «До встречи, господа», чем снова поверг своих студентов в недоумение. Такое поведение было уж никак не свойственно их профессору, который был способен забыть буквально все на свете, когда занимался математикой.

Едва Никита Сергеевич вошел в дом, он сразу же осведомился, не приехала ли еще Катерина Дмитриевна. Ефим ответил, что «никак нет-с». А на вопрос, куда же она отлучилась, сказал, что «Катерина Дмитриевна поехали к госпоже Васильевой». Отчего-то это известие еще только больше огорчило Карозина. Он заволновался пуще прежнего, хотя и знал, и помнил, что вчера она так и собиралась сделать. Однако предчувствие чего-то нехорошего и беспокойство за Катеньку его не отпускали.

Часы уже показывали без четверти шесть, а Кати все еще не было дома. Карозин, не выдержав напряжения и устав уже бродить по дому с таким видом, что все слуги попрятались, после того как он ни за что ни про что накинулся с руганью на Груню, которая только лишь сообщила о том, что обед готов и спросила, подавать ли, – так вот, устав уже от нервного напряжения, все никак не ослабевающего, а даже и наоборот, решился самолично поехать к Васильевой. Видеть ее ему ничуть не хотелось, но и сидеть дома, мучаясь неизвестностью, казалось еще хуже, чем ехать к этой малоприятной особе в Каретный. Никита Сергеевич Карозин отдал распоряжения, чтобы Катенька никуда не отлучалась, ежели вдруг вернется раньше него, и дождалась его непременно, и чтобы ей сразу же передали, что он поехал за нею к Васильевой, а сам вышел из дома и на Тверской кликнул «ваньку».