Мирослав Дочинец - Мафтей - книга, написанная сухим пером

Иначе с лисой. Та ходит «лодочкой», путает, делает изгибы, хватается за чужой след, не пропустит никакой приметы. Не гонит, бережет силы. Чует, что происходит вокруг, под землей и на дереве. Не ленится вылезти на стог и осмотреться. Что-то вынюхает, что-то украдет, что-то подберет за волком, совой или человеком, что-то спрячет на голодный день. Мудрая огневка.

Круги «жировых следов» накручивает заяц, ходит скоками, возвращаясь на свой круг. Гонимый страхами, сеет путанку. Стрижет кусты, молодые побеги, очень любит кору клена, боярышника, вербы, яблони, молодые винные лозы. Выгребает из-под снега траву… Белка по земле ходит голодная, грызет шишки, разгребает лишаи и сухие опята, роет лунки в поисках парги — круглого, как орех, душистого гриба. В голодную зиму объедает кончики хвои, не гнушается и корой. Сытая ходит «верхом» в дремоте. Белки хитрят с осени, а при весеннем тепле линяют. Тогда их легко добыть. Для них страх — куница. Закусит белкой и два дня спит в ее дупле. А свое гнездо мостит в заброшенном птичьем. Мало в нем сидит, путешествует из дупла в дупло. И добычу развешивает по деревьям. Очень любит мед диких пчел, там ее можно подстеречь… Иначе ведет себя воришка хорек. Его следы острые, а ходы прямые, рыщет под каждым пнем, держится человеческих жилищ. Хорек не суетится, не делает припасов, находит свое, а ежели нет, то довольствуется тем, что есть. Характером сей зверек удался в человека. Поэтому они и ладят.

Следы медведя похожи на следы человека в широких лаптях. Только вывернутые. Вуйко Мигаль просто никогда не ходит, ломает путь, бродит, а при этом и царапает задними ногами деревья, метит свои владения. А еще оставляет на молодых пихточках «закусы» и «заеды». То — поиски муравейников, ягодников, гнилых пней с червями, нор с орешками. Когда найдет рябину или дичку, снесет дотла, вытопчет лужайку дудника, смакуя сочными стеблями. Но настоящий пир для него — падаль. Если закопает, чтобы опосля полакомиться, дичь, может и на зимовку не укладываться. Большая беда от таких медведей-шатунов. Смертоубийцы. Отца моего первого посылали за ними. Тогда его неделями не было дома, а когда возвращался, только зубы белели на черном, заросшем, сразу постаревшем лице. В глазах усталость и радость. А в лесу мир. Вот так.

Несмотря на это, догадываюсь, охота была для него вынужденным промыслом, как оправдание свободы бродяжничества. А истинной страстью оставалась река. Не рыба, нет, а живая вода. Чары ее текучести, изменчивости и вечной обновы. «Вода все смоет», — его слова. Как кани [345]   Каня — вид коршуна, что пьет только дождевую воду. дождя, так он ждал случая, чтобы отдаться рыбалке. Никогда не бештал [346]   Бештать — говорить, базикать. , как другие рыбари, — «ловить рыбу», «брать рыбу», «обманывать рыбу». Говорил: «Иду к воде». А река уже его награждала за ту преданность полной мерой. «Грицко и в ковше воды что-то изловит…» Увы, вода его и поймала. Кому крючком быть, тот должен согнуться, говорят бывалые.

Дело рыбацкое знал он коротко. Ловил под берегом вручную — более всего это любил. Реже плетеными корзинами и сетью. На стремнине городил «заколы [347]   Заколы — «плетень» с дырой. », плел верши из камыша. Для других рыбарей ладил остроги, перемёты, кормаки [348]   Кормак — блесна. , топтухи, бредни, хватки, козлы, самки, волоки… Сам же он любил в одиночку посидеть под ольхой с удой: удобный черемуховый покон [349]   Покон — удочка. , нить из тонкой жилы, костяной крючок, поплавок из пера. Поплюет на приманку — уже что-то вцепится. И к столу было, и котам, и на паленку выменять.

Пил он, отец мой кровный, пил. И не прятался. «То не я горькую пью, то жизнь меня пьет». А тот, кто не пьет, говорил, в тени мира прячется. Может, и правда. Может, это и обо мне. Я действительно как бы из тени поглядываю на сей многолюдный и многоречивый толкучий базар, называемый жизнью. Поглядываю и не нуждаюсь, как он, в защитной пелене. Я краски нахожу в тени. А отец искал волю на просторах — земных и мнимых. Ему, видать, без хмельной разрядки было тяжело. Глушил свою неспособность, свою незрелость к трудовой мужицкой жизни. Так, по охотничьим законам, ему легче было идти против ветра. Так и жил, с Божьей благодатью на плече. Жил, пока Бог благоволил.

На Воздвиженье это и произошло. Когда змеи сходятся на свое богомолье в Ирсад и ловец не смеет соваться в порубь, чтобы, не дай Бог, не наступить на «гадючий камень», через который перетянулось пресмыкающееся. Нянь пошел «к воде» с удочкой и праздничной корчагой [350]   Корчага — плетеный бутыль для вина. . Сидел-дремал на тертице [351]   Тертица — доска. , с которой полоскали белье в реке. Вода все смоет… В горах шел дождь. Подошел в сумерках паводок и унес доску. А с ней и его. Навеки.