Жозе Душ Сантуш: Кодекс 632

— М-м-м, вкусно, — сказала Маргарита, смакуя теплые тосты. Притянув к себе чашку, она отхлебнула изрядное количество какао; над губой немедленно появились коричневые усы. — О-о-очень здоово!

Через десять минут отец с дочерью вышли на улицу. Утро выдалось неприятным, промозглым, северный ветер заставлял ежиться от холода и поднимать повыше воротники пальто; на капоте автомобиля поблескивали дождевые капли, асфальт был усыпан мокрой листвой; похоже, ночью прошел ливень, и теперь на оконных стеклах поблескивали водяные дорожки, а улицы превратились в ручейки, стремительно сбегавшиеся к большим лужам.

Томаш держал в одной руке портфель, а другой сжимал ручку дочери. Маргарита, одетая в юбку цвета морской волны и темно-синий пиджачок, гордо несла на плечах ранец. Отец открыл дверь белого «Пежо», устроил девочку на заднем сиденьи, положил рядом ее ранец и свой портфель и уселся за руль. Надо было торопиться: дочка уже опаздывала в школу, а ему самому предстояло преодолеть не одну утреннюю пробку, чтобы попасть в университетскую аудиторию в самом центре Лиссабона.

На светофоре Томаш бросил взгляд в зеркало заднего вида. Маргарита жадно вглядывалась в утреннюю суету за окном матово-темными раскосыми глазищами. Томаш смотрел на дочь словно впервые: необычный разрез глаз и гладкие черные волосы, словно у китайской куклы. Другие скажут: ненормальная. Ну да, так оно и есть. Не он ли еще совсем недавно с легкостью бросал это слово, завидев такого ребенка где-нибудь на улице или в супермаркете? Ненормальные. Имбецилы. Умственно отсталые. До чего странной порой бывает ирония судьбы!

Память перенесла Томаша на девять лет назад, в то весеннее утро, когда, насмерть перепуганный и полный радостного возбуждения от мысли, что сделался отцом, он спешил в роддом. Ворвался в палату с букетом маргариток для жены и впервые увидел лежавшую в колыбельке новорожденную со смешным розовым личиком, безмятежным и мудрым, словно у спящего Будды.

Невероятное, неописуемое, неземное счастье длилось меньше часа. Через двадцать минут в палату заглянула врач и осторожно попросила Томаша зайти к ней в кабинет. Там она принялась деликатно расспрашивать, имелись ли среди их предков азиаты или люди с характерным разрезом глаз. Томаш, которому разговор не понравился, прямо и сухо спросил, какого черта она имеет в виду. Докторша так же прямо и безжалостно ответила, что в прежние времена монголоидами называли людей с синдромом Дауна, вызванным патологией двадцать первой хромосомы.

Больше всего это напоминало удар в живот. Земля качнулась под ногами, будущее заволокло непроницаемой мглой. Молодая мать онемела от отчаяния: чудовищный приговор ставил крест на всей дальнейшей жизни, сводил на нет планы и мечты, связанные с долгожданной дочуркой. Затем последовала неделя робкой надежды, пока в Институте Рикарду Жоржи делали кариотип, специальный генетический анализ, призванный разрешить все сомнения. В ожидании Томаш пытался убедить себя и жену, что врачи ошиблись, ведь она сама говорила, что ее двоюродная бабка по отцовской линии была китайских кровей, и вообще их девочка не может быть умственно отсталой, просто не может, и все тут. Наконец раздался телефонный звонок, и лаборантка из института будничным голосом сообщила страшную новость: «Анализ положительный».

Потрясение было поистине страшным. Ведь они успели распланировать жизнь своей малышки на много лет вперед; чтобы разрушить песчаный замок, хватило двух слов. Сначала было недоумение, неверие, разочарование, ощущение вселенской несправедливости. Злость на врачей, которые не предупредили, на больницы, в которых ничем не могли помочь, на политиков, готовых заниматься чем угодно, только не настоящими проблемами граждан своей страны. Потом пришло острое ощущение утраты, мучительная боль, помноженная на чувство вины. Почему я? Почему именно моя дочь? За что? Томаш вновь и вновь упрямо задавал себе бесполезный вопрос, на который не существовало ответа. Бессонными ночами, без толку ворочаясь с боку на бок, он перебирал возможности, строил предположения, искал причины. За этой второй фазой наступила третья, фаза изматывающей тревоги. Теперь Томаш вопрошал судьбу о будущем девочки. Какая жизнь ее ждет? Если с ними что-нибудь случится, кто будет защищать малышку и заботиться о ней? Выживет ли она без них?

Будет ли счастлива?

Они начали желать своему ребенку смерти. Гибель девочки представлялась им божьей милостью. Актом милосердия. Так будет лучше для всех, прежде всего для нее самой, к чему длить бессмысленные страдания. Едва ли в будущем малышку ждет что-то хорошее.