Жозе Душ Сантуш - Кодекс 632

— С удовольствием, — согласился Молиарти. — Как известно, краеугольный камень современной историографии: было ли открытие Педру Алвареша Кабрала случайным. Непонятно, догадывались ли португальцы о существовании Бразилии, а свидетельства самого Кабрала слишком скудны и туманны. В общем, мы попросили совет директоров выделить деньги на поиски ответа.

— Совет согласился, и все закрутилось, — добавил Савильяно. — Мы решили нанять лучших из лучших в этой области, самых преданных науке историков, самых сведущих экспертов, специалистов, способных выдавить крупицы истины из тех немногих документов, коими мы располагаем.

— Дело в том, — пояснил Молиарти, — что события той эпохи окутаны тайной.

— Португальские короли берегли свои секреты как зеницу ока, — согласился Томаш. — Это называлось политикой умолчания.

— Именно, — подхватил Молиарти. — Понимаете, мы рассчитывали, что со временем все эти грифы будут сняты, и нам откроется правда. На деле же оказалось, что в сохранившихся рукописях содержится больше вопросов, чем ответов, а многим из них и вовсе нет доверия. Вот зачем нам понадобились специалисты.

Томаш скептически поморщился.

— Так-то оно так, однако не стоит полагать, что приличный историк согласится выстроить гипотезу, игнорируя содержание документов. Он привык работать с источниками, воспринимая их как данность и не допуская собственных измышлений. Не стоит ждать от ученого свободного полета фантазии; он оперирует фактами, не так ли?

— Конечно, так.

— Разумеется, к любой рукописи можно и нужно подходить критически, — продолжал Томаш. — Мы должны понимать, с какой целью она создана и насколько достоверна. В этом и состоит критика источников. Но исследование базируется на документах, а не предположениях.

— Именно, — поспешно согласился Молиарти. — Именно. Поэтому мы и приглашаем серьезных историков. Людей, способных выстроить жизнеспособную концепцию вопреки нехватке источников и политике умолчания, как вы ее назвали. Нам нужны серьезные и в то же время храбрые ученые. — Он взял из вазочки печенье и надкусил. — Совет поручил нам найти таких и дать им несколько месяцев, чтобы подготовиться, прикинуть объем работы, проконсультироваться с коллегами. И я нашел подходящую кандидатуру: профессора Мартиньо Васконселуша Тошкану с филологического факультета Лиссабонского классического университета.

Томаш удивленно вскинул брови.

— Профессор Тошкану? Но ведь он…

— Верно, — со скорбным видом подтвердил Молиарти, — скончался две недели назад… У профессора Тошкану есть замечательное, по-настоящему новаторское исследование о Дуарте Пачеко Перейре и его загадочном сочинении «Сердцевина мира». Я прочел все книги профессора, и скажу прямо: меня весьма впечатлили его живой, парадоксальный ум и отсутствие почтения к стереотипам и штампам. В КУР, на историческом факультете, он пользовался всеобщим уважением.

— В КУР?

— В Католическом университете Рио-де-Жанейро, где он читал лекции, — пояснил Молиарти. — Я специально ездил в Лиссабон, чтобы уговорить профессора возглавить наш проект. — Он усмехнулся. — В надежде, что предложенный гонорар ускорит принятие решения.

— Фонд американской истории не экономит на своих сотрудниках, — похвастал Савильяно. — Мы жестко спрашиваем, но щедро платим.

— Профессор Тошкану казался нам идеальной кандидатурой, — продолжал Молиарти. — Я бы не назвал его стиль безупречным, но это беда почти всех португальских историков. К счастью, в нашем распоряжении есть несколько Хемингуэев, способных сделать из Тошкану хотя бы Джона Гришэма.

Американцы дружно расхохотались.

— А почему не Джеймса Джойса? — спросил Томаш. — Разве не он величайший английский писатель?

— Джойс?! — деланно изумился Савильяно. — Jesus Christ! Да он писал еще хуже, чем Тошкану!

— Ладно, посмеялись, и будет, — вздохнул Молиарти. — На чем мы остановились?.. Короче, узнав Тошкану ближе, я понял, что с ним будут проблемы. Профессора невозможно было заставить держаться в рамках определенного исследования. Это был на удивление недисциплинированный ум, который хватался распутывать каждый новый след, показавшийся ему интересным, даже если след заведомо вел в тупик, и у него уходило на это слишком много времени. Кроме того, Тошкану терпеть не мог отчитываться о своей работе. Я требовал регулярных отчетов, а он молчал или отделывался отписками. В один прекрасный день профессор сообщил мне, что обнаружил нечто такое, что произведет настоящую революцию в истории географических открытий. Я спросил, о чем речь, а он бесцеремонно посоветовал набраться терпения и ждать.