И Паркер: Адская ширма

С сильно бьющимся сердцем он почтительно взял имперское послание в руки.

Успешно выполнив губернаторскую миссию в северной провинции Эчиго, он до сих пор надеялся на то, что присвоенное ему временное звание останется при нем. Но такое послание явно обещало нечто большее.

Дрожащими пальцами развернув свиток, он торопливо прочел строчки официального поздравления, ища глазами главную новость. И нашел: младший шестой ранг, высший чин!

А у него до сих пор был низший чин. Какое повышение — на целую степень! Пожалованный ему высокий чин оградит его теперь от нападок врагов в управленческом аппарате и к тому же повлечет за собой новое повышение.

Акитада положил письмо на стол и вышел в сад. Там было еще очень холодно, но уже вставало солнце, золотя своими первыми теплыми лучами вершины гор. В пруду в мутноватой толще воды не по-зимнему резвились рыбки. Одна из них — большой пятнистый карп — подплыла к поверхности, когда Акитада подошел.

Акитада смотрел на него с грустью. К чувству радостного удовлетворения примешивалось ощущение вины. Что скажет Тамако, если его снова отправят в какую-нибудь далекую провинцию? Ведь они только-только вернулись в столицу, едва успели отпраздновать Новый год. Так неужели опять тащить семью в какое-то Богом забытое опасное место? И оставить их здесь он тоже не может — это будет нечестно.

Он огляделся по сторонам. Да, он будет скучать по дому, по этим рыбкам в пруду, по старой сакуре в дальнем углу сада. От предчувствия предстоящей утраты больно защемило в груди, и он вспомнил, что, в сущности, только совсем недавно по-настоящему обрел это родовое гнездо, эту вотчину, ставшую ему теперь в жизни оплотом. Многое произошло, и многое изменилось, и больше всего изменился он сам. Женщина, которую он считал матерью, навсегда ушла из его жизни, зато в ней снова появился отец, он вновь обрел эту связь, пусть призрачную, но благотворную.

И как это там выразился старый настоятель горного монастыря? «То, что кажется реальным в человеческом мире, на самом деле всего лишь грезы и обман». В утверждении этом определенно имелась великая доля правды. Ведь он обнаружил, что мать, оказывается, не была ему родной, что всю жизнь она обманывала его, внушая что отец не любит его. Загадочные слова эти с таким же успехом можно было отнести и к недавно раскрытым делам. Мертвое тело в монастыре принадлежало не госпоже Нагаока, а девушке по имени Охиса. И этот обман повлек за собой целую череду других. Кодзиро оказался не тем, за кого его принимали, как и Ясабуро, и Югао. А маньяка Ноами все почитали за талантливого художника, слывшего в своем квартале настоящим благодетелем.

Да и сам старый настоятель, помнится, показался ему дряхлой развалиной, такой же бессмысленной и никчемной, как его невнятные, мутные речи. Только теперь Акитада, похоже, больше так не считал. Зачем старый Гэнсин распорядился показать Акитаде дьявольскую ширму Ноами? И что он сказал после этой фразы о грезах и обмане? Он сказал, что обратное тоже является истиной. Выходит, если правда — это обман, то обман может оказаться правдой. Конечно, он говорил о дьявольской ширме.

Изображенные на холсте страдания были самыми что ни на есть настоящими. Персонажами этой картины были живые люди, подвергнутые пыткам и замученные руками человека, который ради служения своему искусству превратился в сущее чудовище.

Акитада вздрогнул. И как только судьба занесла его в этот горный монастырь в ту ночь? И какие задачи предстоит ему еще осилить в дальнейшем? И не служит ли все происходящее вокруг какой-то одной цели в этом общем соотношении вещей?

Глубоко тронутый задушу, он обратил свой взор к восточным горам и низко поклонился восходящему солнцу.

В XI столетии Хэйан-Кё (Киото) был столицей Японии и самым крупным ее городом. Он представлял собой прямоугольник площадью 2,5 на 3,5 мили и, по образцу китайской столицы того времени, имел решетчатую систему широких и узких улиц. Численность его населения составляла около двухсот тысяч человек. Императорский дворец — самостоятельный внутренний город, размешавший в себе резиденцию императора, а также государственные министерства и ведомства, располагался к северу от центра Киото. От него к югу тянулась широкая, обсаженная ивами улица Сузаку, делившая Киото на две половины — западную и восточную — и упиравшаяся в знаменитые ворота Расёмон. Считается, что Киото был очень красив и славился своими широкими улицами, парками, каналами, реками, дворцами и храмами. (Детальное описание города и его архитектуры хэйанского периода можно найти у Р.А.Б. Понсонби-Фэйна в его труде «Киото. Древняя столица Японии».)