Марк Миллз - Дикий сад

Ничто не екнуло, ничто не зацепило, когда он прошел через живую ограду. Впервые за все время сердце равнодушно молчало, не терзаясь предчувствиями, не волнуясь. Может быть, из-за того, что тело корчилось от боли. Возможно, он испытывал нечто близкое к тому, что чувствовала в самом конце она.

Ему показалась забавной такая схожесть их судеб, но сама Флора ничего общего иметь с ним не пожелала и, когда Адам вошел в сад, не предложила ни утешения, ни сочувствия — только пустой каменный взгляд.

Не падай духом, сказал он себе. Она и раньше так поступала, отвергала его авансы с тем лишь, чтобы потом подпустить ближе. Антонелла и Гарри тоже заметили в ней это — Флоре нравилось дразнить. Она осталась точно такой, какой и изваял ее Федерико века назад.

Понимая, что делает это в последний раз, Адам медленно прошел по кругу. Он ждал и надеялся. Напрасно. По прошествии получаса он вернулся к амфитеатру — унылый, удрученный, отвергнутый, — завершив последний обход.

Пальцы пробежали по надписи на каменной скамье: Душа в покое обретает мудрость. Еще один ключ, оставленный Федерико Доччи. Сколько всего он их оставил? Ровно столько, чтобы преступление оставалось нераскрытым на протяжении почти четырех столетий. Точность расчета впечатляла и даже заслуживала восхищения, а потому нетрудно было представить, что с такой же точностью, скрупулезностью, предусмотрительностью подошел Федерико и к убийствам. А иначе почему его не призвали к ответу? Закрыв глаза, Адам видел, как Федерико до самого конца ухаживает за больной женой — убитый горем супруг, верный образу актер. А еще он видел Маурицио, убитого горем брата, выжимающего слезу, чтобы отвести от себя подозрения какого-то заезжего иностранца.

Вот каким нужно быть, чтобы избежать наказания.

Туман в голове рассеялся, и новая картина явилась ему в полной ясности.

Маурицио точно знал, что гость побывал на верхнем этаже, потому что ему рассказала об этом Мария. Он мог предположить далее, что Адам обнаружил след от пули в деревянном полу, и понял его ключевую важность в выстраивании обвинения против убийцы. Вытащи штырь из оси, и колесо свалится само. Чтобы дело развалилось, Маурицио было достаточно убрать главную улику, тот штырь, который удерживал колесо.

Игра для Маурицио не закончилась, он все еще не вышел из роли. Если не считать убийство, что еще он может сделать, чтобы избавиться от подозрений? О раскаянии речь не шла, не было даже намека на то, чтобы признать свою вину.

Человек невиновный к обеду бы не пришел. Оскорбленный брошенными в лицо обвинениями, он презрительно игнорировал бы обидчика в его последний день на вилле Доччи.

Адам ждал с наживкой наготове и, как только случай представился, забросил крючок. Сделал он это в подвале, куда Маурицио спустился, чтобы выбрать вино для обеда, и куда секундой позже последовал за ним Адам.

Маурицио обернулся:

— Опять ты?

— У меня еще остался один вопрос.

— Не надо.

— Что случилось с пистолетом?

— Каким пистолетом?

— Тем, что принадлежал Эмилио.

— Его уничтожил мой отец.

— Правда?

— Так он сказал.

— Вы видели, как он это сделал?

Адам не боялся наступать — виноватый всегда предпочитает защищаться. Так случилось и теперь. Маурицио осмотрел этикетку на пыльной бутылке и двинулся к двери.

— Нам пора, — бесстрастно сказал он. — Моя мать ждет нас к обеду.

— Она знает, что стало с пистолетом. И с пулями, что вынули из тела.

Человек невиновный просто вышел бы — Маурицио же остановился у выхода и повернулся.

— Верно, он вынул пули. Они замурованы в стену, за дощечкой в часовне, вместе с пистолетом. Ваша мать считает, что так мог поступить только безумец. Думаю, он все знал. Думаю, он сразу все вычислил.

В глазах Маурицио не отразилось ничего, они так и остались двумя колодцами теней в тусклом свете свисающей с потолка лампочки.

— Вы сказали, что ничего не сделали. А он сделал. Не тогда, потом. Он оставил все ключи. И оставил доказательство. — Адам помолчал — возражений не последовало. — Не верите — спросите у вашей матери.

— Я тебе верю, — не повышая голоса, сказал Маурицио. — Если она сказала, что они там, значит, они там. Но какое мне до них дело? Мне важно одно: чтобы ты поскорее отсюда убрался.

Обед, как нетрудно догадаться, стал настоящим адом. Хуже всего было внезапное прощание с Антонеллой, которая определенно ждала от вечера большего. Но что он мог сделать? Выбирать уже не приходилось. Едва Маурицио поднялся из-за стола и сказал, что уходит к себе, Адам тоже объявил, что ложится спать. В этом не было ничего странного, учитывая его состояние, но изобразить эмоциональное расставание трудно, когда мысли заняты совсем другим.