Магнус Миллз - Схема полной занятости

Конечно, в любой другой стране Схема и сегодня бы работала. В любой другой стране ее берегли бы как национальное достояние и все трудовые ресурсы изо всех сил поддерживали бы те высокие стандарты и принципы, на которых она покоилась. Собственно говоря, многие наши соседи с континента стали пользоваться вариантами Схемы сами и достигли в этом безмерных успехов. Однако не возникает вопроса, кто ее придумал. Схема – наша. Ее придумали мы. Схеме Полной Занятости завидовал весь мир: величайшее предприятие, когда-либо зародившееся в людских головах. Одним махом она решала проблему, не дававшую покоя многим поколениям человечества. Участникам лишь следовало привести в движение колеса – и можно предвкушать яркие солнечные высоты, где никогда не будет места праздности и неуверенности. Провидцы разработали Схему до мельчайших деталей, она была сверхнадежна и не могла подвести.

Только не в этой стране.

В этой стране мы умудрились ее испоганить. Мы разрушили последнее, что могло бы спасти нас от забвения и краха. К тому же уничтожили ее собственными руками, а не по воле заблудшего вождя, которому можно подчиняться, а потом свалить на него всю вину. Нет, винить здесь некого, кроме нас. Схему создали для нас, и мы же в конце концов ее погубили.

Лен Уокер заметил опасность гораздо раньше всех. Помню наш разговор однажды утром, когда мы стояли на погрузочной площадке депо «Блэквелл» и смотрели, как въезжают и выезжают «УниФуры». Прекрасный день начинался – первый после долгой слякоти, – и некоторые водители баловали свои транспортные средства проездом через автомойку. Грузы тем временем разлетались с площадки так же быстро, как поступали на нее, никаких заторов. Просто муравейник активности, и я заметил, что всё, похоже, тикает гладко, как часы.

– Ну да, – сказал Лен. – Смотрится радужно, но ты ведь понимаешь, все так же легко может и закончиться, правда?

– Закончиться? – переспросил я. – С чего бы?

– Все может случиться в одночасье.

– Но ты же сам говоришь, что мы живем в славное время.

– Еще бы! Славное, славное время!

– Ну и вот.

– Что – ну и вот? – Лен понизил голос. – Время-то, может, и славное, но если мы его потеряем, оно больше не вернется.

– А чего ради нам его терять?

– А того ради, что некоторые тут слишком много стали принимать как должное. Слишком много вольностей, если ты меня понимаешь. Я не хочу тыкать ни в кого пальцем, но тут у нас есть кое-кто, и они грозятся подорвать все, что строилось годами. Не осознают, что все может рухнуть, как карточный домик, если они не будут осторожны.

– Вот как?

– Ну, не сразу, конечно, – я уверен, что мы еще какое-то время продержимся. Тем не менее, при излишнем самодовольстве и если мы не будем дорожить тем, что имеем, я тебе точно говорю – однажды мы проснемся и увидим, что ничего не осталось.

– А ты кому-нибудь еще про это говорил?

– Только тем, кто слышит. Нас тут мало, но мы есть – мы, так сказать, несем слово. Ясно, что дело небыстрое – достучаться до каждого, заставить осознать ситуацию. Не все же такие сознательные, как мы с тобой.

– Ну, про себя я бы не сказал, что я уж очень сознательный. Напрягаться мне, как и любому другому, не нравится.

– Может, оно и так, – ответил Лен, – но я вижу, что тебе Схема приглянулась больше, чем многим.

– Возможно.

– Хотя за твоего помощника я не ручаюсь.

– За Джорджа-то? Нет, по-моему, он вообще о таком не задумывается. Ему интереснее свои тортики развозить.

– Будь другом, сделай доброе дело? Попробуй как-нибудь вбить это в голову ему и остальным, кто просто плывет по течению и считает, что все это – навечно. А то через десять лет сюда придут, а ворота закрыты, и сквозь бетонку уже растут деревца.

– Ладно. Постараюсь. Слушай, Лен, я лучше пойду – там уже Осгуд выглядывает. В следующий раз увидимся, хорошо?

– Да. До встречи.

Он сделал шаг в сторону и стал смотреть, как я спускаюсь по ступенькам и иду к кабине «УниФура». И когда я в нее взбирался, он все так же на меня смотрел – вроде как наблюдал, хорошо ли я усвоил сказанное.

Я задвинул дверцу кабины. Вокруг Джорджа на откидном сиденье громоздились розовые и белые коробки.