Дик Кинг-Смит - Магнус-Супермыш

Маделин родилась и выросла в деревне. Это сразу можно было определить по её речи, особенно когда она бывала возбуждена. Она тщательно осмотрела новорождённую братию и вдруг отпрянула. Её чёрные глазки вытаращились от удивления, шёрстка встала дыбом.

— Чтоб тебе! — выпалила она вслух. — Ну и верзила!

И впрямь, случись тут другие зрители, они увидали бы пятерых обыкновенных розовых мышат размером с ноготь мизинца и шестого — тоже розового, но отнюдь не обыкновенного, такой он был большой, сильный и активный.

— Чтоб тебе! — повторила Маделин. — Ну ровно крысёнок. Что отец-то скажет?

Отец шестерых был мышью совсем другой масти. Он не только обладал шубкой тёмно-серой окраски в отличие от тёплого коричневого тона шкурки Маделин, но он вообще изначально был иного происхождения, а именно: родился за панельной обшивкой комнаты в Оксфордском колледже, а подростком переехал в Сомерсет, причём совершенно случайно, оказавшись в багажнике с одеждой. В комнате колледжа жил профессор классической литературы, поэтому муж Маделин, имея за плечами такую предысторию, считал себя на несколько голов выше сельских мышей. Звали его Марк Аврелий. Марк Аврелий располагал отдельным кабинетом поблизости от камина в гостиной. В этот день он поднялся с постели, устроенной из рваных газет, несколько позже обычного, зачитавшись обрывками «Вестерн дейли пресс». По проходу позади деревянной панели в гостиной он направился в семейное гнездо, куда вела дыра в задней стене кладовой. Уже начиналась зима, и они, как всегда, перебрались в тёплый хозяйский дом из своей летней резиденции под деревянным настилом в свинарнике, что в конце сада.

Жену Марк нашёл, как ему показалось, в крайне взбудораженном состоянии, лежащей посредине гнезда. Детишек, однако, видно не было.

— Ну как, Мадди, голубушка? — сказал он, близоруко прищуриваясь (чтение при плохом освещении ослабило его зрение). — Когда же мы услышим топотание крохотных ножек?

— Ох, Маркуша, Маркуша! — вскричала Маделин расстроенным голосом. — Какое там топотание крохотных ножек! Громыхание здоровенных ножищ, вот что мы услышим! — И она откатилась в сторону, желая показать мужу, что находится под ней.

Марк Аврелий пискнул от изумления при виде того, что представилось его близоруким глазам. Пятеро тощеньких мышаток, не розовых, а уже посиневших, еле-еле шевелились, тыкаясь мордочками в мать в поисках молока. Но тщетно: было ясно, что уже всё молоко высосало красное, распухшее чудовище, похожее на сардельку, которое занимало всю серёдку гнезда. Вот и сейчас, прямо на глазах у ошеломлённого отца, гигант встряхнулся и двинулся вперёд, к материнскому молоку, прокладывая себе путь прямо по остальным новорождённым и расшвыривая их в стороны.

Наконец к Марку Аврелию до некоторой степени вернулся голос, но, обычно такой многоречивый, Марк от потрясения с трудом выдавил из себя:

— Никогда… за всю мою… каким образом… как это получилось?

— Ох, Маркуша, — Маделин понизила голос, как будто опасалась, что огромный младенец услышит её. — Я тоже никогда таких большущих не видывала. Но мне его не подбросили, не думай, он мой, мне ли не знать. А уж с чего так случилось — прямо и не знаю. Видать, чего-то съела.

Вид у неё был такой убитый, что Марк немедленно принялся утешать жену.

— Будет, будет, голубушка, — сказал он бодрым тоном. — Смотри на это оптимистически. Мальчик… это ведь мальчик? Н-да… великолепный образчик мышиной мужественности, тут и тени сомнения нет.

Твоя заслуга, Мадди, любовь моя, огромная заслуга. — Он помолчал. — Да, именно огромная, — заключил он с рассеянным видом.

— Но что будет с другими малютками, бедняжки они.

— Ах да, — спохватился Марк. — С другими. Да, в самом деле. Должен сказать тебе, дорогая, шансы выжить у них минимальные, чтобы не сказать больше, минимальные. — Он помолчал. — Да, более чем, — задумчиво повторил он.

— Говори проще, — с озадаченным видом проговорила Маделин. — Хочешь сказать, остальным пяти…

— Каюк, — коротко изрёк Марк Аврелий.

И на следующий день так оно и вышло.

С восходом солнца Марк покинул коттедж через дыру, которая имела выход наружу позади каменной цветочной вазы около задней двери, и бросился бежать по садовой дорожке к свинарнику. Не в силах вынести зрелище пяти погибающих малюток, а главное, видеть того, который, казалось, с каждой минутой становился крупнее и сильнее, Марк провёл ночь в одиночестве, в своей постели из газет, по большей части погружённый в глубокие размышления. И постоянно мысли его возвращались к словам Маделин: «Видать, чего-то съела».