Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

— Пойду на Зеленую падь, — доложил я начальнику заставы.

Я всегда говорил ему, куда собираюсь идти, так распорядился капитан, чтобы знать, где меня искать, если я заблужусь.

— Добро, — ответил начальник заставы.

Кроме саксауловой палки я взял с собой гербарную рамку, сверток с едой, флягу и, конечно, блокнот, с которым вообще никогда не расставался.

На Зеленую падь я уже ходил однажды с пограничным нарядом. Это был трудный и изнурительный путь— все время с сопки на сопку, без малейшей тени и без единого кустика, куда ни кинешь взгляд. Зато в самой пади журчал текший из Афганистана ручеек и росли дикие маслины, алыча и яблони.

Но дотуда еще было далеко.

Я шел прямо по тюльпанам, по драгоценной россыпи их, раздвигая ногами упругие стебли, и меня не оставляло ощущение, будто я нахожусь в каком-то большом городе и забрался на клумбу, которую обычно устраивают перед горсоветом, и что вот-вот раздастся резкий и требовательный свисток милиционера. Но было тихо, никто не свистел, кроме птиц, среди которых выделялась одна, величиной с дятла и голубоватая. Правильного имени ее я не знал, здесь же пичугу прозвали «пограничником» за то, что она всегда отдыхала на телефонных столбах, которые шли вдоль контрольно-следовой полосы.

«Интересно, где же змеи, которыми меня так пугали?» — подумал я, поглядывая время от времени под ноги. Змеи, к счастью, не попадались, хотя я не только вглядывался, но и прислушивался: не раздается ли зловещее шипение кобры и не поднимается ли над тюльпанами ее маленькая головка с раздутой шеей? Все это было мне известно по книгам и научно-популярному фильму об Индии, случайно увиденному перед отъездом.

Сказать откровенно, мне даже хотелось встретить змею. Со мной была тяжелая саксауловая палка, вполне достаточная для того, чтобы справиться с любой ползучей тварью, и кроме того мне казалось, что в этой первобытной безлюдной пустыне я просто был обязан чувствовать себя таким царем природы, перед которым все живое должно бежать в трепете и страхе.

Поразительно, как быстро набирало силу солнце.

Буквально с каждой минутой оно пекло все сильнее, и моя белая похожая на детскую панамку шляпа, тоже взятая у пограничников, казалось, готова была вот-вот сморщиться и свернуться от жары, как сорванный с дерева лист. Особенно чувствовалась духота, когда приходилось идти через песчаные голые лысины: песок там накалялся до такой степени, что жег даже через толстые подметки армейских сапог.

В такие минуты на меня находила хандра, замедлялось движение мысли и единственное, о чем я думал — зачем занесло меня в эту жарко натопленную печь, что потянуло в это чертово пекло, вместо того, чтобы поехать в милые моему сердцу брянские леса. Там тоже можно было составить великолепный гербарий и даже найти в глухой чаще бора такую редкость, как орхидею «венерин башмачок».

А здесь...

Кругом было пустынно и голо, ничего кроме тюльпанного ковра да голубоватых гор на горизонте. Места эти славились каракулевыми овцами, но на всем пути мне ни разу не встретилось ни одной овечьей кошары, ни одного глинобитного домика чабанов и ни одного человека. Хозяевами тут были пограничники, которые сейчас, быть может, даже следили за мной из своего секрета.

Что касается меня, то я ничего не видел, а тяжело шагал в сторону Зеленой пади, с каждым шагом все медленнее и труднее, иногда доставал из рюкзака флягу с нагревшейся водой и делал два глубоких глотка. Тревожное ощущение границы, владевшее мною в первые дни пребывания на заставе, несколько притупилось, и теперь мне хотелось только одного — поскорее добраться до ручья и намочить в нем свою разгоряченную, пылающую голову. Я даже прислушивался время от времени — не донесется ли далекий лепет потока, бегущего по камням, но было тихо.

И вдруг — нет, это мне не показалось, потому что галлюцинациями я, слава богу, пока не страдаю, — я отчетливо услышал песню. Женский, и как мне почудилось, молодой голос пел что-то незнакомое, и эти неожиданно возникшие звуки в том месте, где никого не должно было быть, мне показались настолько удивительными, что я невольно остановился. Первым делом я попытался разглядеть, кто же это поет, но никого не увидел: очевидно, нас разделяла самая макушка сопки, куда я взбирался.

«Кто это? — спросил я сам себя. — Жена одного из офицеров заставы?». Пожалуй, нет. Когда я уходил, все три женщины были дома и никуда не собирались. Значит, кто-то другой. Версию о нарушителе я отбросил немедленно: надо быть круглым дураком, чтобы петь песни, собравшись тайком перейти границу.