Мэтью Перл - Тень Эдгара По

— Думаете, они станут нам лгать?

— Не нарочно. Их настоящие воспоминания неминуемо трансформируются под влиянием россказней Барона. С тем же успехом Барон мог бы подкупить нескольких человек, чтобы они дали в суде ложные показания. Нет, мы с вами немного добьемся от них — разве что в очередной раз выслушаем самые основные факты, которые можем узнать и сами по ходу дела.

Возможно, почтенный читатель, Дюпон представляется вам крайне педантичным субъектом, этаким сухарем. Если так, вы и правы, и не правы. Дюпон крайне мало значения придавал этикету, хорошим манерам и развлечениям в общепринятом смысле этого слова. Например, он курил сигары в помещении даже в присутствии дам; был склонен игнорировать вас, если не имел сообщить ничего существенного, и отвечать односложно, если считал, что этого достаточно. Отношения с Дюпоном не отягощались обычным балластом взаимных клятв в вечной преданности, но прочность их была очевидна. Кланяясь или сидя за столом, он демонстрировал идеальную осанку, но сутулился в вертикальном положении. К работе относился с чрезвычайной серьезностью. Казалось немыслимым потревожить Дюпона, погруженного в раздумья. Каким бы пустяком Дюпон ни был занят, этот пустяк представлялся стократ важнее любого дела, подвигнувшего вас подступиться к Дюпону, нарушить его мыслительный процесс. Полагаю, даже обрушение балок вследствие пожара странным образом удержало бы меня от попытки испортить Дюпону очередной сеанс анализа.

В то же время ему было свойственно совершать весьма легкомысленные поступки. Как-то на улице один джентльмен примечательной наружности, с элегантным шейным платком, ниспадавшим красивыми складками, громко назвал Дюпона самым занятным субъектом из когда-либо им виденных. Дюпон ничуть не обиделся — напротив, пригласил этого джентльмена (он оказался довольно известным художником из местных) посидеть в ближайшем ресторане.

— Сэр, я жажду услышать историю вашей жизни, — заявил художник.

— С радостью поведаю вам ее, сударь, — отвечал Дюпон извиняющимся тоном, — только учтите: существует опасность, что взамен мне придется выслушать историю вашей жизни.

— Идет! — воскликнул художник, нимало не смутившись.

Затем он выразил желание запечатлеть Дюпона на холсте. И Дюпон пригласил его для этой цели в «Глен-Элизу». Я считал затею абсурдной, ведь у нас дел хватало, однако не возразил ни слова, ибо Дюпон прямо-таки загорелся этим портретом.

В случае нужды он, вместо того чтобы самому пойти поискать меня в доме, отправлял с запиской горничную. «Глен-Элиза», конечно, обширна и довольно беспорядочно выстроена, но не настолько же, чтобы пользоваться услугами посыльных! Впервые получив такую записку, я долго не мог понять, отправил ли ее Дюпон от избытка лености или от избытка сосредоточенности. Мои невольники, готовя Дюпонов костюм для выхода в свет, неизменно получали от него скромную плату за труды. Правда, такая привычка наблюдалась у многих европейцев, но, пожив в Балтиморе некоторое время, эти сердобольные господа постепенно черствели и в конце концов забывали платить неграм. Что касается Дюпона, он давал деньги рабам не из человеколюбия и не из принципа. Это я знаю наверняка, ибо не раз слышал от него, что на самом деле рабами являются очень многие де-юре свободные граждане — только сами этого не сознают, причем некоторые из них закабалены куда безнадежнее, нежели негры американского Юга. Нет, не человеколюбие двигало Дюпоном, а предубеждение к качеству бесплатных услуг. Большинство моих рабов испытывали к нему благодарность, кое-кто смущался, а были и такие, что встречали каждую монетку в штыки.

После возвращения из Парижа я нанял несколько слуг; у них-то и возникали проблемы с Дюпоном. Без сомнения, наш обычай отправлять записки из гостиной в библиотеку и обратно добавлял слугам работы, но не она вызывала недовольство. Очень многие мои слуги почти сразу взбунтовались против Дюпона. Одна девушка, свободная негритянка по имени Дафна, то и дело отказывалась прислуживать ему. Сколько я ни спрашивал о причинах такой неприязни, Дафна твердила одно: ваш-де гость, мистер Кларк, жестокий, злой человек. «Он что же, обидел тебя, Дафна? Выбранил за какую-нибудь оплошность?». — «Нет». Дюпон крайне редко обращался к Дафне и всегда был нарочито учтив. Девушка не умела объяснить, что конкретно не так с Дюпоном, лишь повторяла свое: «Жестокий, злой человек. Уж поверьте, сэр, я в таких делах понимаю».