Мэтью Перл - Тень Эдгара По

— Пожалуй, — согласился я. — Правда, я специализируюсь на делах о нарушении долговых обязательств.

— Значит, вы понимаете: пришло время, когда предложенный вами договор — о моих услугах и вашем вознаграждении — должен вступить в силу. Условия изложены в вашем письме. Поверьте, в результате все три стороны немало выиграют.

— Забудьте о вступлении в силу и тому подобном. Я уже говорил: договор заключен с Огюстом Дюпоном. Он — истинный прототип Дюпена, и я буду вести дела только с ним.

При этих словах Бонжур бросила на меня выразительный взгляд. Дюпен вздохнул и скрестил руки на груди.

— Дюпон давно выдохся. Его постиг тяжкий недуг, который состоит в маниакальном стремлении взвешивать все и вся. Уже самые его помыслы обременены гирьками и гирями доводов так называемого рассудка. Я бы сравнил Дюпона с немощным старцем, который некогда был недурным художником. Мастерство утрачено еще во время о́но, и лишь в собственном воображении старец по-прежнему видит себя обласканным заказчиками и меценатами. Дюпон ныне не более чем марионетка собственного разума.

— По-моему, дело Эдгара По привлекает вас исключительно по причине возможности получить деньги для погашения долгов, — с негодованием произнес я. — Огюст Дюпон — вот настоящий прототип Дюпена. И ваши оскорбительные речи, мосье Барон, сути дела не меняют. Вам повезло, что Дюпон вас не слышит.

Барон шагнул ко мне и произнес медленно и отчетливо, как бы роняя каждое слово:

— И что бы сделал ваш Дюпон, если бы слышал мою речь?

Я хотел сказать, что Дюпон раскроил бы ему череп, но не сумел ни припомнить соответствующей французской идиомы, ни убедить себя в правомерности подобного заявления. Клод Дюпен, сверкая набриолиненными усами и разноцветными бриллиантами, с усмешкой велел Бонжур сопроводить меня к экипажу. Захват, примененный этой юной женщиной к моему локтю, по силе мог сравниться с захватом Хартвика; она погнала меня по рву. Я успел заметить, что парижанке для открытия собственного дела мужчина вовсе не требуется. Женщины здесь держат шляпные мастерские, управляют громоздкими повозками, рубят говяжьи туши, разносят молоко, интригуют, меняют деньги и даже прислуживают в банях. В Балтиморе я как-то слышал речь за права женщин; оратор утверждал, что мужские занятия только добавили бы женщинам добродетельности. Теперь позади меня шла молодая женщина, которая, пожалуй, с удовольствием оспорила бы эту теорию.

Когда мы оказались вне пределов слышимости, я спросил у Бонжур:

— Что заставляет вас подчиняться этому человеку?

— Разве у вас есть право задавать подобные вопросы?

Как странно было слышать такие слова из уст женщины несколькими годами моложе Хэтти; вдобавок произнесенные голосом хриплым, как у бывалого разбойника, и в то же время завораживающим.

— Наверно, нет. Но, Бонжур — мисс — мадемуазель. Мадемуазель Бонжур, этот человек представляет для вас опасность.

— А вас заботит лишь сохранность вашего филея.

Замечание было вполне справедливое, но не только о собственном спасении думал я в ту минуту, и не оно занимало главное место в моих мыслях. Взгляд Бонжур выдавал независимость духа, и это качество вдруг показалось мне удивительно привлекательным. Кожа ее отличалась безупречностью, если не считать шрама, то есть шрамика, а точнее, насечки, которая пересекала ее губы вертикально, образуя при улыбке весьма загадочный крест. Вдруг за пределами рва закричали по-французски:

— Они приближаются!

Хартвик бежал к своему хозяину, размахивая подзорной трубой.

— Нас вычислили! — воскликнул Дюпен. — Скорее! Все в экипаж!

Вероятно, речь шла о тех друзьях Дюпена, которые подпадали под категорию врагов. Хартвик, Дюпен и Бонжур бросились к экипажу.

— Пошевеливайтесь, вы, болван! — выкрикнул Дюпен в мой адрес.

Хартвик уже достиг экипажа, но тут раздался выстрел, и громила, как-то неестественно заплетя ноги, рухнул на землю. Возглас «Дюпен!» замер у него на губах. Когда же Дюпен перевернул недвижное тело на бок, моему взору открылось багровое пятно на том месте, где раньше было ухо.

Кровавое зрелище ошеломило меня; вдобавок тропа к экипажу была очень крута — и вот, словно ударенный в лоб, я опрокинулся на спину, так и не выбравшись изо рва. Не исключаю, впрочем, что на помощь мне пришло подсознание, ибо, опрокинувшись, я отделился от похитителей. А может быть, ноги мои подкосились при виде пистолета, который Барон извлек из-за пояса. Бонжур бросилась ко мне.