Валентин Лавров: Граф Соколов — гений сыска

После беглого осмотра Соколов приказал:

— Николай, займись жилыми помещениями, а я спущусь в подвал.

Жеребцов старательно осмотрел полы — не подымали ли паркет, простучал наружные стены — нет ли полого звука, побывал на чердаке и даже слазил в печь и камин — ничего интересного!

Дантист криво усмехнулся:

— Этот дом к вечеру не рухнет?

— Нет, еще долго простоит, — ответил Соколов, поднявшийся из подвала. Когда сыщики вышли на улицу, он добавил: — В подвале человеческая рука ни к чему лет двести не прикасалась!

...Как доложит наружная служба, дантист сразу же побежал к начальству — жаловаться на самоуправство.

Гартье и Соколов были вызваны к градоначальнику Адрианову. Генерал-майор гневно размахивал руками:

— Как вы смеете врываться в частные дома? Почему беспокоите честных обывателей? У дантиста Лепиньша прекрасные характеристики, у него лечатся достойные люди!

Гартье дрожал как осиновый лист, а Соколов насмешливо проговорил:

— Александр Александрович, у дантиста Лепиньша уже два года никто не лечится: он тихо лежит на кладбище. Об этом — телеграмма начальника рижского сыска Кошко. И уважаемый вами лекарь должен ответить: куда делись пять женщин? Да и шестая, войдя к лже-Лепиньшу в дом, бесследно исчезла. Заодно неплохо бы узнать его подлинное имя.

Соколов не сказал, что успел отправить для опознания в Ригу фото дантиста, добытое “оперативным путем”. И еще он приказал усилить наблюдение за дантистом: “Дышать ему в затылок, куда бы он ни пошел, демонстративно сидеть на скамейке возле его дверей. Пусть видит, что он у нас на крючке, и пусть нервничает, авось и выдаст себя чем!”

Зато Жеребцов начал сомневаться:

— В доме трупов нет! Может, дантист не убийца? А то, что живет по чужому виду — мало ли таких! Я бы за фальшивый паспорт арестовал его, допросил, и дело сразу бы прояснилось.

— Если он убийца — то трупы не выдаст, за свою шкуру будет бороться. Давай дождемся ответа из Риги. Но пока кое-что предпримем, — и Соколов поделился своей задумкой. Жеребцов был в восторге: он хохотал, хлопал в ладоши и с нетерпением стал ждать ночи — время осуществления плана.

Ночью под окнами спальни дантиста раздался хор женских голосов, жалобно стенавших: —Душегуб, почто жизни нас лишил? Ах, горько нам!”

Дантист, чей сон прерван был столь жутким способом, подскакивал к окну, кричал в темноту: “Кто тут? Чего вам?” Ответа не было. Проходило полчаса, и вновь раздавались стенания: “Убийца, душегуб!”

С первыми лучами солнца, взлохмаченный, с торчащими усами, в ночной пижаме, дантист с шумом распахнул дверь. Увидав агента, сидевшего на пороге, обрадовался, заикаясь, спросил:

— Ночью вы, извините, тут были? Голоса слышали?

Женские...

Иван Гусаков строго отвечал:

— Да, господин дантист, всю ночь, скажу прямо, дежурил. Но насчет голосов — это у вас мерещенье слуха.

— Нет, голоса явственные. Более того... — Дантист достал из кармана фото — шесть изображений женщин. Шепотом произнес: — На полу возле окна лежали. Неужели никого не заметили?

— У меня муха не пролетит! — гордо сказал Гусаков. — Эй, Новиков! Ты с торца стоял, голоса женского рода не слышал?

Из густых кустов сирени тут же вылез квадратный парень крестьянского вида, удивился:

— Никак нет, Иван Матвеевич, такого ничего не было. Всю ночь тишина, вот разве кузнечики...

Дантист поник головой, молча ушел в дом, оттуда целый день не появлялся и прием не вел. Ночью все повторилось заново: женские стенания, крики и проклятия дантиста, однажды пальнувшего в окно из антикварной пищали.

На другое утро, спозаранку, в квартире Соколова зазвонил телефон.

— Господин полковник, Аполлинарий Николаевич, это Гусаков-папаша беспокоит. Скорей приезжайте, дантист яд принял, благим матом орет.

Менее чем через десять минут Соколов прибыл на место. Дантист в судорогах катался по полу. Дыхание было прерывистым, голова судорожно откидывалась назад, зрачки сходились к переносице.

— Челябуху при-ня-ял... — прохрипел он. — Скорее, в больницу... Хочу жить!

— Где трупы? — грозно крикнул Соколов. — Пока не скажешь, в больницу не отправлю.

Дантист страшно застонал, дернул головой:

— Под ковром!

Соколов сорвал со стены персидский ковер, он тяжело грохнулся на паркет. На стене под потолком желто отсвечивала большого размера бронзовая крышка. Сыщик пододвинул к стене стол, поднял валявшийся на полу старинный кинжал и, вставив в зазор, нажал на рукоять. В образовавшуюся щель просунул ладонь, натужась, приподнял крышку. Тут же пахнуло смрадом.