Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Кофе будете пить? Или чай предпочитаете? — вежливо обращался он к задержанному. — Я ведь могу понять вас, революционеров. Сам смолоду нигилистом был. Сколько вокруг безобразий: чиновники народ обкрадывают, в правительстве бездарей полно. Надеялись на народных избранников, что в Государственной Думе, а там — сборище лентяев и недотеп. Но разве взрывы и убийства — правильный путь? Убили Великого князя Сергея Александровича, оставили детей сиротами. Сидит теперь на его месте Гершельман. Разве что переменилось? Совсем нет! А грех великий — убийство. Тем более вы ведь, знаю, христианин — крест на груди носите. Разве я говорю не так? Опровергните!

Задержанный продолжал молчать и кофе не пил, бутерброды не ел.

Сахаров ежедневно докладывал о ходе следствия генерал-губернатору.

Гершельман ярился:

— Безобразие! На носу визит Государя в Москву, а тут террористов — как поганок возле болота! Неужели вы, Евгений Вячеславович, опытный следователь, не можете заставить говорить этого щенка? Для нас всех это может кончиться катастрофой.

Сахаров наливался гневом и решительностью, вновь ехал в Бутырку. Позабыв обычное хладнокровие, он долбил кулаком стол:

— Ваше фото и ваши отпечатки пальцев, господин Икс, разосланы во все крупнейшие города Империи! Мы установим вашу личность, но тогда для вас все будет кончено. Ваше молчание обличает в вас труса!

В ответ — гробовая тишина. Сахаров скрипел зубами от ярости, хотя в глубине души крепло неосознанное уважение к человеку хрупкой наружности, но железного характера.

Наконец за дело взялся генерал-губернатор.

— Я сам еду в Бутырку, коли вы такие беспомощные! У меня он быстро разговорится, — сказал он с самым решительным видом, усаживаясь в служебный “бенц”

...Приезд столь высокого и необычного гостя наделал в тюрьме много переполоха. Предупрежденный по телефону начальник тюрьмы капитан Парфенов, как обычно благоухающий перегаром, со всей своей свитой со страхом и низкими поклонами встретил генерал-губернатора.

Ровно тридцать пять минут (время засек педантичный Сахаров) тот всячески убеждал:

— Проявите благоразумие, спасите свою жизнь. Выдайте нам сообщников, и вы обретете свободу. Когда мы разоблачим вас сами, будет поздно. Проводник поезда, на котором вы приехали в Москву, нам доложил, что вы сели на поезд в Раненбурге. Туда уже выехали наши агенты с вашим фото. Кольцо вокруг вас сжимается. Даю вам последний шанс...

Пассажир, безучастно сидя на грязных нарах, всем своим отрешенным видом выказывал высокой персоне полное равнодушие.

Гершельман взорвался:

— Висеть будешь, сукин сын!

...Генерал-губернатор, с самым мрачным видом расправляя бакенбарды, вновь сел в сияющий свежим лаком “бенц” и отправился восвояси.

Сахаров, разместившийся рядом, деликатно молчал. Но когда авто выкатило на Тверской бульвар, набрался духу и высказал вслух заветное желание:

— Может, включим в следственную группу полковника Соколова?

Генерал повернул упитанную фигуру и прищурил глаз:

— Может, вообще вашу контору упразднить, а вместо нее одного Соколова заставить бороться с терроризмом в Москве? Толку, уверен, больше будет. И значительная экономия средств.

И только подъехав к генерал-губернаторскому дому, сказал Сахарову, почтительно распахнувшему дверцу “бенца”:

— Передайте руководство следствием графу. И учитесь у него!

Расцветший от счастья Сахаров поддакнул:

— Так точно! Сергей Константинович, мне граф напоминает шахматного гроссмейстера, который с необыкновенной легкостью решает этюды, которые для него сочиняют преступники.

Гершельман отеческим тоном произнес:

— Посоветую: расположитесь в соседней камере и по тайной связи послушайте, как Соколов поведет допрос. Какую каверзу он заготовит террористу? А?

Соколов приказ генерал-губернатора принял как должное. Ранним утром следующего дня он входил под мрачные своды Бутырской тюрьмы. Сыщик поднялся на второй этаж в небольшую продолговатую комнату со столом возле зарешеченного окна и табуреткой в противоположном углу для заключенного — в следственную камеру.

Он не знал, что в соседней камере уже с нетерпением поджидали допроса Сахаров и нарочно приглашенный Кошко. Несколько кирпичей из кладки стены были вынуты в незапамятные времена, якобы еще по приказу Екатерины Великой, и укреплена труба с широким раструбом — примитивное устройство для подслушивания, работавшее, впрочем, безотказно. Не только разговоры — шелест разрываемой бумаги был отчетливо слышен.