Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Ваше счастье, что вы были под стражей. Террористы желая спрятать концы в воду, планировали ликвидировать и вас. А это было бы большой потерей для русской культуры.

— И лично для меня! — нашел в себе силы пошутить художник.

Что касается террористов, Милютин был приговорен к повешению, но ловкий адвокат сумел так затянуть исполнение приговора, что подошло великое торжество --трехсотлетие Царствующего дома Романовых, и Государь в числе прочих преступников заменил Милютину смерть пожизненной каторгой. По десять лет каторги получили Блажнова и Фани Ройтер.

Большевистская революция возвысила из этой троицы лишь одного — Николая Давидовича Милютина. Будучи близким человеком Троцкого, он занимал важные посты в народном хозяйстве, успел потрудиться и в доблестном ЧК. В середине тридцатых годов Сталин расстрелял его — как %врага народа”. И это было истинной правдой — все эти типы с партийными билетами в карманах были врагами русского народа.

Где-то сгнила на Соловках Блажнова, все-таки добившаяся своего — свержения “проклятого самодержавия ”.

С Фани Ройтер, она же Фани Каплан, случилась очень странная история. Почти полностью потеряв зрение, даже в туалет пробираясь на ощупь — вдоль стен, она в август 1918 года была обвинена в покушении на бесценную жизнь великого Ленина и якобы расстреляна. Обвинение абсурдное, да и политика вообще — дело темное, нередко уголовное.

Что касается изумрудоокой Маргариты, то вся эта история с Доброво так сильно на нее повлияла, что стала для нее хорошим уроком. Маргарита родила маэстро двух очаровательных сыновей. После захвата власти большевиками они уехали в Париж. Маргарита теперь уже до конца жизни оставалась верна Левицкому. Супруги жили в согласии, тосковали по прежней России и были похоронены на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем. Впрочем, по истечении срока аренды земли их захоронения были похерены. Печальная проза жизни!

При необычайных обстоятельствах задержали человека, связанного с кровавой бандой революционеров. Все усилия дознавателей зашли в тупик. На помощь призвали самого Соколова. И тут знаменитому сыщику пришлось столкнуться с совершенно невероятной ситуацией.

На дебаркадере Саратовского вокзала в Москве, недавно открытого и позже переименованного в Павелецкий, царила та шумная суета, которая всегда бывает с приходом поезда: улыбки и радостные крики, торопливо снующие кондукторы с фонарями, промасленные машинисты, сцепщики в рукавицах, носильщики, согнутые тяжелой поклажей.

Из вагона второго класса поезда 181 Саратов — Москва сошел молодой, весьма элегантный человек с тщательным пробором и в модном сюртуке с золотыми пуговицами. Пышные темные волосы львиной гривой спадали на плечи. В его руках был небольшой фибровый чемодан.

Пассажир тут же попал в поле зрения заинтересованных по службе лиц. Но его благородный поэтичный облик никак не совпадал с физиономиями тех типов, фотографии которых заполняли полицейские альбомы. Так что бдительное око наружной службы было перенесено на Другие подозреваемые персоны. И это было ошибкой!

Тут как тут возник Сидор Муштаков — носильщика фартуке с бляхой:

— Счастливого прибытия, ваше степенство! Позвольте вам насчет чемоданчика послабление сделать-с!

Пассажир мгновение колебался, но потом все же произнес:

— До извозчика, пожалуйста, только Бога ради, осторожней!

Носильщик с привычной легкостью подхватил было чемодан, но крякнул:

— Эка тяжеленный! А на вид, право, не скажешь.

— Книги там! Я вам хорошо заплачу, только бережней...

Тут видавший виды носильщик задумался: “Чего сюртук так переживает?” Он вспомнил приказ начальства: “Выявлять и сообщать о подозрительных!” И в этот момент, словно нарочно, в поле зрения оказался ловкий филер Калязин. Носильщик вспомнил, что совсем недавно тот угостил его водочкой по поводу собственного дня рождения. —Долг платежом красен! — подумал носильщик. — Может, это так, одно предисловие, а вдруг и впрямь — в чемодане леварюционные прокламации!” Он многозначительно подмигнул Калязину.

А дальше началось такое, о чем носильщик сначала с удовольствием, а потом со страхом вспоминал всю свою жизнь, окончившуюся в славную годовщину Великого Октября 1935 года, когда он упился насмерть.

Калязин считал себя человеком счастливым. Кем только не пришлось ему побывать: пространщиком в