Татьяна Романова - Сизые зрачки зла

Отправив ординарца на почту, Платон задумался. Вот и наступил час истины, и он остался один на один со своей сломанной жизнью. Старой больше не было, а новую он уже умудрился безнадежно испортить. Зачем он пошел на поводу у собственного упрямства? Почему сразу же не поехал за Верой? Они поссорились из-за какой-то ерунды, теперь это казалось просто недоразумением. Он же мог сразу во всем разобраться, а не загонять их отношения в безнадежный мрачный тупик. Но что же теперь можно сделать? По всему выходило, что уже ничего!..

Пытаясь заглушить тоску, Горчаков с головой ушел в дела своей новой семьи, но они быстро закончились: стряпчие сняли для него копии с тещиных бумаг, они же составили и прошение об истребовании приданого. Душа Платона рвалась в Полесье, но со дня на день ожидалось решение суда и приговор брату. Граф Кочубей обнадежил его, шепнув, что император своим указом смягчит наказание для всех участников восстания. Оставшись с Горчаковым наедине, Виктор Павлович объяснил:

– Император мне сам об этом сказал. Видно, что он испытывает душевные муки. Я пытался поставить себя на его место. Чтобы я чувствовал, когда часть подданных подписала мне и моей семье смертный приговор и рвалась выбить страну из рук самодержца? Ответа у меня нет, одно я знаю точно: за попытку убить мою семью я бы отомстил. Если молодой император окажется милосерднее, честь ему и хвала…

Платон попытался представить свои ощущения, если бы кто-то захотел убить его жену. От одного лишь предположения, что он может потерять Веру, его вновь скрутил животный ужас. Почему-то возникло жуткое видение: убийца держит у горла жены нож, а лица у него нет – лишь размытое пятно с сизыми бельмами вместо глаз. Отгоняя кошмар, Платон затряс головой. Это же надо, такое привиделось! Он вдруг ясно осознал, что еще несколько дней на руинах прежней жизни окончательно доконают его разум. Рука Кочубея легла на его плечо, и Платон понял, что давно молчит.

– Давайте надеяться на лучшее, и вы всегда можете рассчитывать на помощь нашей семьи, – заметил Виктор Павлович. – Как только будут новости, я вам сообщу.

Платон поблагодарил и вернулся к себе. Большая квартира на Невском теперь страшила его своей гулкой пустотой. Он не мог в ней спать и стал даже бояться ночи. Сон не шел к нему, а мучительные часы все тянулись, подсовывая тяжкие воспоминания. К концу недели Платону стало казаться, что еще чуть-чуть – и он сойдет с ума, и лишь память о жене, как якорь, держала его на краю разума. Он должен был защитить Веру, а самое главное, он должен был ее вернуть.

В день, когда он окончательно понял, что больше не в силах оставаться в столице, от Кочубея принесли записочку. Тот, опасаясь чужих глаз, написал лишь:

«Г – К-з, Ч – 3 г.к.».

– Слава тебе, Господи! – воскликнул Платон, – Бориса отправят на Кавказ.

Уже не играло никакой роли, что его младшему брату придется служить рядовым, это был лишь вопрос времени. Платон знал, с каким сочувствием относились в войсках к восставшим. Его брата быстро произведут в офицеры, об этом позаботятся его былые товарищи. Платон вдруг понял, что Кочубей написал и о судьбе его шурина Владимира Чернышева. Того приговорили к трем годам каторги. Он представил горе своей Веры, ее сестер, их матери и бабушки, и признал, что слова утешения, наверное, окажутся бесполезными, но все равно поехал в дом на набережной Мойки. Здесь он застал сборы: Надин и старая графиня отправлялись в Москву.

– Всего три года, – поделилась своими мыслями с зятем все еще заплаканная Надин, – Боб молодой и сильный, он перенесет это, а мама поселится поблизости и станет ему помогать.

Графиня Румянцева пожала плечами, но промолчала, и Платон с готовностью последовал ее примеру, лишь бы не усугублять сомнениями и так тяжелую обстановку. Он помог женщинам со сборами, а потом остался у них ночевать, заняв комнату Веры. Платон лежал в ее постели и, казалось, слышал запах фиалок. Эта мука стала уже непереносимой. Он должен был вернуться к жене. Рядом с ней он вновь соберет свою жизнь из осколков, а может, просто начнет все заново, с чистого листа. Он опять обретет веру в себя, ведь та грустная волшебница однажды сказала: «Меня зовут Вера».

Проводив утром своих новых родственниц в Москву, Платон отправился к Кочубею. Он оставил графу все приготовленные бумаги и попросил написать ему в Хвастовичи, как продвигается дело с истребованием приданого. Виктор Павлович пообещал, что он и его жена сделают все, что нужно, и простился с Платоном.