Татьяна Устименко: Эра зла

Зимний ветер, холодный и колючий, с воем носился над унылыми полями и долинами, засыпанными толстым слоем снега. Уподобившись некоему старому скряге, чахнущему над накопленными им богатствами, он самозабвенно перебирал безжизненно похрустывающие ветви деревьев, глухо звенел сосульками и с шорохом пересыпал груды мутных льдинок. Ветер давно уже озверел от навязанного ему одиночества и привык к беспросветной скуке. Он почти позабыл, как красиво может звучать птичий щебет, песня вышедшего на охоту волка и плеск полноводной реки, ведь его насильно лишили всех этих безыскусных радостей обычного земного существования. Ветер стал безликим и равнодушным отшельником, избавившись от запахов, переменчивости и беззаботности. Отныне он ни от кого не зависел и никому не повиновался, но лишь одна-единственная обязанность еще отягощала эту непрошеную безграничную свободу, рождая в его басовитом вое нотки страха и возмущения. Особенно в те редкие мгновения, когда он нехотя приближался к холму. К тому самому холму!

Некогда, многие десятки лет назад, на вершине сего холма высился прекрасный замок, носивший благозвучное название Чейт. Имя его первого владельца бесследно сгинуло в пучине веков, но сам Чейт оказался намного живучее тех, кто возводил его мощные стены, стеклил широкие полукруглые окна и крыл черепицей надежную покатую крышу. Хотя следовало признать по справедливости — неведомые строители постарались на славу. В предгорье Малых Карпат не нашлось бы в те времена замка более роскошного, чем Чейт! Приглашенные из Италии мастера любовно выровняли его белокаменные башни, украсили цветными витражами парадную залу, выложили пол фигурными дубовыми плитками, а во дворе замка возвели мраморную статую Пречистой Богородицы. И тогда добрая слава о красоте Чейта разнеслась по всей округе!

Но не успели жители окрестных деревень нарадоваться на каменное чудо, как всевидящий Господь облагодетельствовал их новым бесценным подарком: у Чейта появилась хозяйка, ничуть не уступавшая замку ни прелестью, ни величественностью. Происходя из знаменитого семейства Бафора, оная молодая дама мгновенно завоевала всеобщее уважение и преклонение. Она отличалась скромностью и набожностью, слыла любящей женой и заботливой матерью, а уж в щедром подаянии и безвозмездной помощи не отказывала никому из страждущих. Да и к тому же госпожа Бафора оказалась такой красавицей, что от мимолетного взгляда ее изумрудно-зеленых глаз у местных рыцарей кружилась голова, а их женушки завистливо вздыхали и злобно перешептывались за стройной спиной чейтской пани, почем зря клеймя ее ведьмой и колдуньей. Впрочем, госпожа Бафора не принимала сплетни близко к сердцу, ибо была намного выше приземленной мирской суеты. В 1575 году, накануне ее замужества, ей исполнилось всего-то пятнадцать лет от роду, а между тем ее уже сосватали за самого завидного жениха — графа Ференца Надашди, полновластного хозяина окрестных земель. И надо сказать, жених ничуть не разочаровал свою юную невесту, явившись ей настоящим сказочным принцем: высоким, черноволосым и черноглазым. И казалось, сам Господь благословил успешный союз чейтских господ, осенив их своей милостью: двадцать девять лет продлилось замужество госпожи Бафора, пролетев как единый миг, ничем не опечаленный и не омраченный. Четырех дочерей и долгожданного сына-наследника родила мужу вельможная пани, нисколько не утратив своей цветущей красоты и молодости. А потому лишь пуще прежнего ярились завистливые соседки, призывая всевозможные беды на голову счастливой красавицы, не жалея золотых дукатов на услуги черных ворожей да заклинательниц, дабы извести хозяйку Чейта. Ох, совсем не напрасно старались кумушки, помня, что капля воды и камень точит. Зазывали они беду, привораживали, да и накликали, причем такую, коей и сами не рады оказались. Молились они потом, плакали да каялись, проклиная свою неосмотрительность, но ничего исправить уже не смогли. Поздно оказалось что-либо исправлять…