Татьяна Устименко - Второе пророчество

Лица сидящих за столом мужчин скрывали низко надвинутые капюшоны свободных белых одеяний, сильно похожих на монашеские. Ни единое дуновение ветра не колыхало пламени зажженных свечей, потому что в полутемной комнате не было окон, а застоявшийся воздух этого помещения имел довольно неприятный затхлый запах, присущий именно таким, не слишком-то часто проветриваемым погребам и подвалам. Или склепам, ибо сие меткое определение куда более точно соответствовало мрачноватому интерьеру данной комнаты. Для полноты сравнения не хватало только гробов да скелетов по углам, хотя их с успехом заменяли наполовину осыпавшиеся траурные фрески непонятного содержания да рисунок в форме ромба, занимающий большую часть стола. Из плавающих в темноте углов склепа (на самом деле называвшегося Убежищем) тянуло сыростью и вековым холодом разверстой могилы, а вместо светильников под потолком висели прочно увязшие в липкой паутине и иссохшие до состояния мумий трупики летучих мышей. Подобный, до жути зловещий и инфернальный антураж еще никогда не удавалось воплотить в реальность ни одному, даже самому талантливому голливудскому сценаристу, потому что создавался он не прихотливой фантазией человека, а самой смертью, чье дыхание буквально реяло под невысокими сводами сего подземного убежища. Впрочем, пятерых собравшихся вокруг стола мужчин это ничуть не пугало. Да и что, спрашивается, могло смутить древних существ, с весьма большой натяжкой подходивших под определение «мужчины». Кстати, и под «люди» — тоже…

Сгорбленное, плотно закутанное в отороченный золотой каймой балахон создание, восседающее во главе собрания, протянуло над столом длинный рукав, из коего медленно выдвинулось нечто скрюченное и костлявое, густо поросшее грубой седой шерстью.

— Она, — глухо проскрипело из-под капюшона. — Золотая роза племени лугару! [2] Лугару — священные существа, солнечные воины-волки, способные по желанию принимать облик человека или волка, — Здесь и далее примеч. авт. — От кисти, а скорее лапы, отделился кривой палец, ультимативно уткнувшийся в белое пятно, явственно проступающее в центре ромбического рисунка. — Истинная дочь Сокола!

Три головы согласно кивнули в такт этим словам, но последний из присутствующих в подземелье неожиданно выпростал из рукавов смуглые сильные ладони безупречно красивой формы и решительно сбросил капюшон, открывая прекрасное лицо греческого бога, обрамленное завитками коротких черных локонов.

— А мужчина? — с неподдельным интересом спросил черноволосый. — Неужели в пророчестве ничего не говорится о том, когда и где он родится? Значит ли это, что он обязательно станет сыном волков?

Из-под капюшона председательствующей за столом фигуры раздался саркастичный смешок, мгновенно перешедший в затяжной кашель.

— Ур [3] Господин (венг.). Наставник! — Черноволосый встрепенулся, гибким молодым движением вскакивая с резного дубового кресла. — Вам плохо?

Но закутанное в балахон существо остановило его небрежным взмахом мохнатой лапы, протестующе мотнув капюшоном, под которым на мгновение вспыхнули две кроваво-отсвечивающие яркие точки.

— Мне хорошо, Волк, ибо мой недуг именуется не болезнью, а старостью. Облегчения же от старости не существует…

— Но возможно, лечебные снадобья добрых прислужниц человеческого бога… — осторожно начала другая фигура, чей голос поражал благозвучностью и богатством интонаций.

Названный Наставником усмехнулся еще ехиднее:

— Глупости, Солнечный Вестник! Тебе и самому известно — за уходящую жизнь цепляются только глупцы…

— А мудрецы? — с любопытством перебил черноволосый Волк, по-молодому горячий и несдержанный.

Но Наставник не укорил ученика за невежливость, а, наоборот, поощрительно погладив его запястье своими расслоившимися от немощи когтями, изрек:

— Мудрец никогда не держится за преходящее, превыше всего ставя истину и будущее своих детей!

Волк смущенно покраснел…

— Как же ты еще молод, Лайош! — ласково произнес Наставник, впервые обращаясь к тому по имени. — Молод и смел…