Татьяна Романова - Фантастика и Детективы, 2014 № 11 (23)

17 июня 1988 г.

— Он не откроет, Клем, — простонал Олев. — Сегодня же ночь Окаянницы, все монахи канон читают. Не до нас ему.

— Вацек! — заорал Клеман, силясь перекричать весь этот кошмар — завывания ветра, всхлипывания Олева, треск выстрелов, до сих пор отдающийся эхом в ушах. — Открой, тетеря ты этакая!

Беда у нас!

Ветер швырнул ему в лицо пригоршню мелких колючих градин. В сплетениях ветвей, истерзанных непогодой, затанцевали блеклые сполохи болотных огней. Дрянная ночь. Ночь Каськи.

Уже двести с лишком лет монахи-исконники читают её главу из Книги Грешников — а всё не уймется чёрная душа. Не дай Бог в эту ночь оказаться вдали от людского жилья.

Дверь приоткрылась, выпуская в промёрзший воздух клубы пара. Брат Вацлав близоруко сощурился, вглядываясь в ноябрьскую ночь.

— Впусти, — прохрипел Клеман.

— Да-да, конечно, — засуетился монах.

Вдвоём они втащили Олева в келью, положили на скамью.

От тепла и запаха ладана закружилась голова. Клеман опустился на пол. Оперся о стену, запрокинул голову — и комната поплыла перед глазами.

Господи-боже, да я ж его пять миль на руках тащил. Милю — через лес. Это в Каськину-то ночь… Ирене или ещё кому из Братства скажи, так не поверят!

— Как всё случилось-то? — голос Вацлава вырвал из уютного забытья.

Как случилось? Прав был Маркус, царствие ему небесное. Не стоило в ночь Окаянницы на такое важное дело отправляться. Но ведь граф Ловицкий, заклятый враг Братства, лишь на пару дней приехал из метрополии. Хорошо хоть Иренку с собой не взяли — а она так просила…

— Они знали, что мы придём, уроды эти, — Клеман скрипнул зубами. — Им сказал кто-то, Вацек. Кто-то наш.

Что-то с силой ударилось о дверь, умчалось в бесприютную темень леса. Пламя свечи взметнулось тонкой струной, почти дотянувшись до потолка.

Вацлав испуганно бросился к кафедре. Склонился над раскрытой книгой, что-то торопливо забормотал. А Олев так и остался лежать на скамье с иглой, торчащей из распоротого плеча.

— Вацек, ты что?!

— Ты жить хочешь? — в голосе Вацлава прорезалась угроза. — Это канон. И его надо дочитать. Сегодня — надо.

Небо расколола молния.

— А-а-а, Каська идёт, — всхлипнул Олев. — Заберёт нас всех, предателей…

— Да он же помирает! — взмолился Клеман. — Бредит уже!

Вацлав поднял взгляд. В дрожащем свете лампады его лицо казалось старше и строже.

— Читай сам. Вместо меня. В Каськину ночь. Согласен?

— Но я по-старому не умею!

— Читай как можешь. Или штопай.

— Ладно, — пробормотал Клеман, неуклюже пробираясь за кафедру. — Ты уж только сделай всё как надо.

Вроде и знакомые буквы — а что написано, не поймёшь. Все с какими-то крючочками, точками. И пробелов между словами нет — всё сплошь. А, вот заглавная буква. Ка-цирина. Каська, значит.

Ободрённый успехом Клеман двинулся дальше. Читать оказалось на удивление легко — буквы сами складывались в слова. Хотя что удивительного в том, что язык предков дался чистокровному валатцу? Кровь не водица.

Кровь?

На странице остался бурый след от пальца. Конечно, руки-то недосуг было помыть. Ох, Вацек и взбесится! Хотя книга старая, грязная — может, не заметит?

На слух выходила полная галиматья, но смешно почему-то не было. Было страшно. Как в детстве, когда утром выбежишь на купальные мостки и замрёшь на краю, закрыв глаза. В камышах птицы верещат, ступни ощущают скрипучее тепло деревянных досок, а всё равно по спине дрожь пробегает: одно неверное движение — и болтаться тебе в ледяной илистой воде.

С треском ударилась о стену оконная рама. Закричал Олев. Вацлав метнулся к кафедре, повис на руке друга, пытаясь оттащить его прочь — но тот, обуянный непонятной силой, продолжал читать. Алой полосой вспыхнули во тьме последние строчки канона, и Клеман прочел их — без усилий, будто знал с детства…

И стало тихо.

А потом постучали в дверь.

— Эт-то кто? — зубы Вацлава выбивали дробь. — Ты к-кого-то ждёшь?

Клеман медленно помотал головой.

Маркуса убили. Ирена обещала, что будет ждать их до утра на квартире Братства.

Погоня? Нет, жандармы не стали бы церемониться. Дверь с петель, прикладом по голове — вот и вся недолга. Таких разве смутит символ веры над входом в келью?