Вадим Сухачевский - Тайный суд

– Приехали, – сказал горбун, и Васильцев понял, что сейчас они въедут в еще один мир, которого не может быть , – уже, кажется, третий по счету.

Горбун нажал на клаксон, ворота отворились, и машина въехала в просторное помещение, напомнившее Всильцеву недостроенную станцию метро. Горбун подтвердил его догадку:

– Тут один чудак-энтузиаст столицу всемирного метро надумал соорудить – на случай всецельно победившего социализма. Навроде Дома Советов, но только под землей. Уже почти отстроил, но тут выяснилось, что у чудака этого с происхождением что-то там не так, да еще символику троцкистскую бдительные люди углядели на потолке. В общем, чудака этого – к стенке, все подходы засыпали, но наш народец по горсточке, по горсточке все разгреб – и вон оно что получилось!

Помещение действительно подавляло своими размерами, правда, в сером свете, слабо пробивающемся откуда-то сверху, выглядело оно тускло и оттого особенно загадочно. Посреди площади размером со средний аэродром возвышалось огромное сооружение – не то радиобашня, не то грот-мачта какого-то океанского парусника. Вдоль стен стояли скамьи, и на этих скамьях сидели мелкие существа неясного пола, одетые в мышино-серую одежду и занятые каким-то рукоделием; по представлениям Юрия, именно так должны были выглядеть сказочные ткачихи-кикиморы. По всей видимости, рукодельницы то и дело укалывали себе пальцы, и изо всех углов ежеминутно доносился слабый писк.

Глаза Васильцева уже обвыклись с полумраком, и он увидел два огромных трона, стоявших подле загадочного сооружения, и на этих тронах шевелилось что-то явно живое. На одном троне восседало свиноподобное существо с огромной головой, одетое в наряд, который, не будь он так грязен, подошел бы какому-нибудь оперному королю. Спереди и сзади у свиноподобного выделялись два неестественно больших полушария: спереди – брюхо, сзади – горб. Видимо, уродства служили тут чем-то наподобие знаков аристократизма. На соседнем троне сидел некто неестественно высокий, с прямой спиной, черным, как асфальт, лицом, с руками невероятной длины, одетый в какой-то языческий расшитый звездами синий балахон. Юрий догадался, что лицезреет монархов этого подземного мира – тех самых Короля Нищих и Императора Помоек, Луку и Фому, о которых не так давно рассказывал Домбровский.

На какой-то миг все замерло. Обитатели подземного царства, оставив свои дела, теперь во все глаза изучали пришельцев. Пауза явно затягивалась.

Вдруг свинорылый хлопнул в ладоши, и потоки ярчайшего света по спиралям разбежались от пола до самого потолка, и сразу свист, писк, ор, гам сверху донизу заполнил помещение.

Тут, однако, монарх в синем балахоне поднял руку, и все звуки в одно мгновение оборвались.

– Итак, – произнес он голосом, похожим на скрип мельничных жерновов, – по случаю этого радостного весеннего дня мы в нашей скромной обители объявляем праздник всеобщего счастья.

– Счастья! Счастья! Счастья! – прокатилось на разные голоса по ослепительно сияющему залу.

– Да, да, счастья! – пискнул со своего трона свинорылый. – Ибо каждый имеет право на кусочек счастья, каким бы сирым и убогим не произвела его на свет судьба!

– Счастья! Счастья! – снова грянуло от пола до выси. – Да здравствует король! Да здравствует император!

– Вот ты, сестра Цицилия, – обратился смуглолицый монарх к одной из сереньких кикиморок, – скажи, каким ты представляешь себе свое маленькое счастье? Да, мы знаем, ты потеряла двух деток, ты извела свою плоть, чтобы не нарожать новых, ты питалась картофельными очистками, ибо ни на что более не зарабатывала своим трудом, ты молила Всевышнего о смерти, ибо не видела в этом мире ничего, кроме боли и унижения; но ведь было, было же что-то, что ты вынашивала в своих тусклых снах, нечто такое, что одним звуком придавало тебе силы и не давало расстаться с этим миром. Пускай ты не ведала, что это такое (как мы и все не ведаем, что же такое счастье), но оно притягивало к себе и наполняло твои дни каким-то смыслом. Ну, скажи нам, сестра Цицилия, было в твоей жизни что-нибудь такое? Говори, мы тебя слушаем!

– Говори, говори, Цицилия, говори! – пронесся ропот по залу.

И кикиморка слабо пискнула:

– Было!

– Ну-ну! – встрял свинорылый монарх. – Назови же нам эту свою недостижимую мечту!

Кикиморка некоторое время стояла, не в силах произнести заветное слово, и наконец выдавила из себя: