К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

— И кто же это был?

— Брат Люк, тот, что служит в прачечной. Я выгнал его прочь и пожаловался на него аббату, хотя Орфан не хотела раздувать скандала. Аббат Фабиан пообещал сделать брату Люку строгое предупреждение. Он сказал, что тот уже не раз был замечен в подобном поведении. После этого случая Орфан стала вести себя по отношению ко мне более дружелюбно, хотя по-прежнему оставалась немногословной. А вскоре она исчезла.

— А вы не знаете, не приставал ли к ней кто-нибудь еще?

— Больше я никого вместе с ней не заставал. Но, как я уже сказал, она не слишком мне доверяла. — Он слегка улыбнулся. — По всей очевидности, она не могла привыкнуть к странному цвету моей кожи. Неудивительно. Ведь, насколько я понимаю, она выросла в маленьком городе.

— А потом на ее место пришла Элис.

— Да. И я с самого начала решил завоевать ее доверие. По крайней мере, это, смею надеяться, мне удалось.

— Вы занимаетесь лечением брата Джерома. Не могли бы вы сказать, каким вы находите состояние его ума?

Прежде чем ответить, он посмотрел на меня внимательным взглядом.

— Таким, каким должно быть состояние ума человека, целиком посвятившего себя, во благо или во вред себе, весьма строгим идеалам и аскетическому образу жизни, который он был вынужден предать под гнетом пыток. Разум у него находится в весьма болезненном состоянии. Однако он отнюдь не сумасшедший, если вы это имеете в виду.

— Лично я считаю безумием продолжать носить на истощенном голом теле власяницу. Скажите, не говорил ли он с вами о тех временах, которые провел в Тауэре?

— Нет. Ни разу. Но они его чрезвычайно истощили. Вернее сказать, сломили.

— А мне он рассказывал об этом. И о многом другом. Но я думал, что он это делает затем, чтобы вывести меня из себя.

Брат Гай ничего не ответил. Я встал, но не успел выпрямиться, как мою спину сковал сильный спазм. Скорчившись от боли, я схватился за стол.

— Что случилось?

Прежде чем ответить, я глубоко вздохнул.

— Когда я поднимался, у меня что-то сместилось внутри. Теперь придется несколько дней страдать от боли. — Я кисло улыбнулся. — Мы с вами хорошо знаем, что значит быть не такими, как все. И как себя чувствуешь, когда люди на тебя пялятся, словно на диковину. Но ваша внешность, по крайней мере, явление естественное. Она не приносит вам физической боли. И есть то место на земле, где вы не отличаетесь от всех остальных.

Переодетый в запасную рубашку и камзол, Марк ученным выражением лица сидел на моей кровати.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил я.

— Да сэр, — кивнул он мне в ответ. — Но это несчастное создание…

— Понимаю. И весьма сожалею о том, что пришлось вовлечь тебя в это дело. Это просто ужасно. Я ни малейшего понятия не имел…

— Да, конечно. Кто бы мог подумать…

— Марк… нам нужно разрешить наши разногласия Вернее сказать, они не должны мешать нашим взаимоотношениям. У нас с тобой общая цель — найти жестокого убийцу, который где-то рядом разгуливает на свободе.

— Разумеется, сэр. — Он в недоумении уставился на меня. — Неужели в этом могут быть какие-то сомнения?

— Нет, нет. Послушай, я о многом поразмыслил. И пришел к заключению, что одежда Габриеля брошена в пруд только потому, что она была испачкана кровью. Преступник надел ее, чтобы убить Синглтона, после чего отделался от нее и от меча.

Он покачал головой:

— Да, но мне не верится, что убийца — брат Габриель.

— А почему бы и нет? Почему он не может им быть? Мне казалось, что ты презираешь его как педераста.

— Это само собой. — Он на минуту призадумался. — Тем не менее я не могу представить его в роли убийцы. Хотя он и производит впечатление человека, одержимого страстью, однако отнюдь не такого, который был бы способен причинить кому-нибудь вред. И уж точно ему недостанет храбрости с кем-нибудь сражаться.

— О, тут я с тобой согласиться не могу. Если ему чего-то очень захочется, ему вполне хватит смелости это заполучить. И он обуреваем весьма сильными страстями. А там, где есть страстная привязанность, может также существовать и страстная ненависть.

Марк замотал головой.

— Нет, все равно не могу себе этого представить. Пожалуйста, поверьте мне, сэр. Я не тугодум, но я не могу представить брата Габриеля в роли жестокого убийцы.

— А ведь я сочувствовал этому человеку. Можно сказать, даже симпатизировал ему. Впрочем, мы не имеем права строить предположения на основе собственных чувств и пристрастий. Нужен трезвый подход. Как можно судить, способен ли человек совершить убийство или нет, всего после нескольких дней знакомства с ним? Тем более когда находишься здесь, в этом мрачном месте, где из-за нависшей опасности вообще нельзя доверять своим чувствам.